Частная клиника

– Вот и я так думаю. Если не возражаешь, я сам с ним поговорю, – Леша махнул рукой, останавливая ее. – Кать, ты врач, ты же понимаешь, стоит тебе встретиться с ним сейчас только один раз – он на коленях умолять станет. И ты простишь. Естественно, расскажет тебе про свою безумную любовь, про ревность. Что нормальный мужик и не может тебя ни с кем делить. И про болезнь расскажет. Да! На жалость надавит: вот если бы у него, к примеру, саркома была, ты б его бросила? Предложит бороться с его недугом вместе. Ты этого хочешь?

Женщина тяжело вздохнула.

– А может, он прав?

– Не понял, ты о чем?

– Про «бороться вместе», – Катерина совсем поникла.

– Давай, борись. Только мне потом не звони, когда он тебя ножом порежет.

– Да, да, ты прав, Леш. Ты абсолютно прав.

– Нельзя, Катя! Нельзя! – воскликнул с жаром Леха. – Они все манипуляторы. Ты молодец, что сразу рванула в диспансер. Ты же читала его дело?

– Да, – Катя гладила Эсмеральду и смотрела в пол.

– Чем сопровождаются приступы агрессии? – не отступал Заяц.

– Всегда нападением на женщину, – прошептала Мельникова.

– Тебе этого недостаточно?

Катерина наконец подняла глаза на друга:

– Думаешь, это конец?

– Если ты о ваших отношениях, то да, Катька, конец. И, пожалуйста, не сомневайся. Я постараюсь ему внушить то же самое. Сама знаешь, придется припугнуть, иначе не поймет. Ну не повезло тебе, Катюх. Только ты не отчаивайся: все у тебя в жизни еще случится, зуб даю!

Молодая женщина улыбнулась:

– Не жалко зубов-то?

– Так у меня свои все, они мне ничего не стоили. И потом, ради тебя мне вообще ничего не жалко.

Эпилог

Катя наблюдала из окна своего кабинета, как Андрей грузил вещи в Land Rover. Она уже знала: он уволился – его пригласила на работу известная питерская клиника. Главный отпускал Смолякова с неохотой, хотя работа в отделении была хорошо налажена. Смоляков поставил дело на надежные рельсы, запустил процесс. Ну, что делать: человек ищет, где лучше. Такова жизнь. Значит, справимся своими силами.

Зря боялся Заяц – Андрей ни разу не позвонил, даже не зашел к Кате в кабинет. И на этажах они не пересекались. Издалека женщина видела Андрея пару раз на конференциях. Он сухо кивал и отводил взгляд. Может, повлиял разговор с Зайцем? Они встретились в тот же день. Как рассказал Леша, поговорили по-мужски. И на этом была поставлена жирная точка.

Честно говоря, страх прошел достаточно быстро, и Катя даже испытывала легкое разочарование: она так тщательно готовилась к разговору с Андреем, продумывала слова. И вот никому они не понадобились. Смоляков закрылся в своей раковине, и иногда Катерине казалось, что весь этот служебный роман ей привиделся во сне. Хорошем таком современном сне, где разом присутствовали все жанры – немного любви, немного ужаса, немного детектива, обязательно с легкими штрихами гламура и с претензией на интеллектуальность. И главное – с хорошим концом.

* * *

Через полгода, на сорокалетие, Катя получила из Петербурга красивый букет белых роз. Букет сопровождала открытка с одним только словом – «Прости».

Ну что ж, значит – работаем дальше, значит, лечим людей и благодарим Бога за то, что предупредил, за то, что не дал случиться плохому. И потом, Лешка же обещал, что все в ее жизни еще случится. Зуб же дал!

Родовое гнездо Рассказ

Рита работала в доме престарелых на Лихтентайлер аллее уже два года и продолжала относиться к этой работе как к избавлению. Целый год работы в хосписе сделал свое дело. Невероятно трудно закрывать человеку глаза, провожать в последний путь. Да, она с самого начала знала, что пациенты никогда не уйдут своими ногами из этого последнего пристанища: это невозможно, диагноз поставлен, приговор объявлен. Знать-то знала, но привыкнуть не могла. На ее бывшей родине не принято говорить пациентам о роковом диагнозе. Знают родственники, а больного берегут. В Германии не так: говорят все, всем и сразу. Для Риты самое страшное было – выдержать первый взгляд. Взгляд человека, который знает. Обречен, впереди – пустота. Нужно доживать некий срок.

В хосписе работало много бывших русских. Их брали даже не потому, что работа тяжелая. Бывшие соотечественники работали, проявляя сердечность, немецкое начальство про это знало и ценило. Платили тоже хорошо, по справедливости. А вот нервы не выдержали. Ну как смириться с тем, что вчера еще держала за руку и слушала рассказы о молодости, о детях, о том, как БЫЛО. Умывала, причесывала, кормила с ложечки, уже видела в старике практически деда. Но проходило время, и именно она закрывала ему глаза. В больнице эмоциям не позволяла брать над собой верх. Шла домой, выпивала бокал красного вина и ревела белугой.

Ну почему? За что? Такой хороший человек! В эти минуты радовалась, что своей семьи нет, – все равно конец один. Тогда к чему все это?