Частная коллекция

— Кадры. В общем, Герману ничего. И смотри!..

— Ты что, в самом деле думаешь, что он шпион?

— Я ничего не думаю. (…)

— А зачем я в конторе?

— Перевести анкету.

— Какую анкету?

— Германа.

— Так ее же перевели, если кадры…

— Ничего ее не перевели. Там штамп стоит — атташе. А перевести надо. Пошли на первый — может, там вода есть. Только трусики свои белые переодень, сколько раз говорил — черт-те что. Наших, штоль, нормальных нет?..

***

С носа как две толстые ветки — брови. Лицо треугольное книзу, интересное. Низкий, чуть всхлюпывающий баритон. Он входит и останавливается против лощено-черного владельца индийской лавки.

— Хаудуюду, — а!?

Это «а» — Райкин, с прихохатыванием, с выражением опереточной простаковщины на лице.

— Ай эм вери глед ту си ю, — а!?

Еще опереточнее, еще более по-идиотски.

— И еще — ай лав ю!!! а? а? а — ха-ха — как вам нравятся мои успехи в английском? Чего это у вас не угощают сигаретами? Обеднели, Адвани? а? Давай — давай сигарет…

Он — военный атташе.

4. О, память сердца

Здесь, пожалуй, нужно кое-что прокомментировать. Две или три индийские лавки в Джакарте были Меккой советской колонии. Советским людям деньги (даже как бы их собственные) доверять было не положено. Поэтому получаемая в валюте часть зарплаты автоматически переводилась на ваш текущий счет в бухгалтерии посольства, где ее можно было накапливать или переводом оплачивать выписку товаров из третьих стран по каталогам. Поэтому, скажем, маленькая японская кинокамера проделывала такой путь: Япония — Quelle или Neckermann (до сих пор помню названия этих компаний в ФРГ), оттуда — посылкой в Индонезию, оттуда со счастливым владельцем — в СССР. Накладно? Зато удобно… для контроля расходов. А вот те самые индийские лавки позволяли делать заказы в Сингапуре или Малайе по образцам, т. е. хотя бы пощупать и рассмотреть товар, как теперь принято выражаться, «в натуре», а не на глянцевом листе каталога.

С точки зрения надзора это давало еще одно преимущество: наличных индонезийских денег у совработников практически не было. Точнее, не должно было быть. Потому что 10 процентов нашей валютной зарплаты нам все-таки выдавали в индонезийских рупиях, но — по официальному курсу рубля, что в условиях чудовищной индонезийской инфляции давало тебе возможность за одну десятую своей зарплаты купить до трех бутылок местного пива. Всё!

Впрочем, как вы понимаете, голь на выдумки хитра. И, выписав через того же Адвани пару блоков дешевых американских сигарет, можно было загнать их (конечно же, по дешевке, но по курсу черного рынка) и обеспечить себе хоть какие-то карманные деньги на месяц.

Впрочем, эти индийские «отдушины» были тоже строго регламентированы, — подозреваю, что с дозволением иметь клиентами советских специалистов была связана обязанность постукивать на них в соответствующую службу.

И тем не менее это были вожделенные заповедники капитализма, где тебе подносили пива или минералки, заглядывали в глаза, советовали и обольщали.

Там же я был свидетелем еще одной милой беседы, следов которой не нашел в дневнике, так что излагаю по памяти — очень уж врезалось.

У Адвани, как обычно, в рабочее время сидят человек десять совклиентов. Вдруг, бросив недопитое пиво и недокуренные сигареты, восемь сигают через черный ход, прервав торговые негоциации. Входит Раиса. Этой кликухой все звали жену посла Михайлова — истинную хозяйку советской колонии. С Раисой — начальник протокольного отдела посольства в качестве личного переводчика.

Лощеные Адвани (а их три брата) расплываются улыбками, как масло по горячей сковороде.

С торгашами первая леди строга, поэтому, не здороваясь, сразу:

— Скажите, Адвани, вот вы патриот своей родины, Индии?

Протокольный переводчик пулеметно переводит слово в слово.

Адвани кланяется, молитвенно сложив розовые ладошки домиком, подтверждает.

— Спроси, известно ли ему, что скончался вождь индийского народа большой друг Советского Союза Джавахарлал Неру?

Протокольно точная пулеметно-индонезийская очередь.