Частная школа

— Шуля! — хором одёрнули его. — Не начинай!

Эрик недобро сверкнул глазами, абсолютно чёрными в неярком свете комнаты. Их чернота казалась бездонной, она завораживала и вместе с тем немного пугала.

— Тебе что-то не нравится, Шуля? — спросил Эрик, чуть склонив голову набок. И как-то сами собой сжались кулаки, но руки он держал в карманах светлых льняных брюк, так что никто не увидел.

— Шуле всё нравится, — ответила за него Ольга. — Да, Шуля?

— Ага, — скривился Шулепов. — Я просто в диком восторге.

— Извинись перед Юлькой, — велел ему Эрик.

— Ага, щас, разбежался, — ухмыльнулся Шулепов. — Это ты ей можешь указывать, что делать, а мне…

— Шуля, хватит! — пресекла его Титова. — Мы же договаривались: без этих ваших… Извинись, короче!

— Да, братело, ты это… не прав сейчас… — поддержал её Костя Лисовец.

— Да не надо ничьих извинений, — запротестовала Юлька. — Я не обиделась. Так что всё, проехали, забыли. Хорошо же сидим.

Эрик с Шулеповым обменялись красноречивыми взглядами, но развивать тему ни тот, ни другой не стал.

Шулепов уткнулся в телефон, а Эрику вот так с ходу накалять обстановку тоже не хотелось. То есть тянуло, конечно, жёстко, наотмашь мазнуть по физиономии Шули и стереть его гадскую ухмылку, очень даже тянуло, аж руки зудели, но он ведь не для этого сюда пришёл.

И так его в классе считают, мягко говоря, неуравновешенным. И если б не Юлька Куклина, которая почему-то вцепилась в него как клещ и всегда за него горой, то с ним, наверное, никто и не общался бы. Обходили бы по дуге, ну, в лучшем случае здоровались.

4

С Русланом Шулеповым они постоянно балансировали на грани открытой войны.

Так было не всегда. Классе в пятом, в шестом они хоть и не дружили, но вполне себе ладили. Да и в седьмом-восьмом умудрялись как-то сосуществовать на одной территории. А начиная с девятого между ними то и дело случались стычки. Чаще словесные, но несколько раз и до мордобоя доходило.

Шулепов был здоровый как шкаф и такой же неповоротливый. Сильный, конечно, да и папа-опер наверняка подучил его всяким приёмам и захватам. Но Эрик, гибкий и резкий, почти всегда умудрялся плавно уходить от ударов, и при этом стремительно атаковал сам.

Как раз за эти драки, после которых он, чаще всего, оставался целый и невредимый, тогда как Шулепов ходил весь побитый, что смотреть страшно, Эрика Маринеску и считали психом, с которым опасно связываться. За эти драки дёргали в школу мать, а его таскали по комиссиям ПДН. И директриса всякий раз грозила исключением.

Может, и сдержала бы свои угрозы, но Юлька Куклина — богатенькая избалованная девочка-припевочка, отличница, активистка, любимица учителей, — бегала к ней и заступалась: «Маринеску не виноват! Он защищался! Шулепов первый начал!».

Эрик ей потом небрежно бросал: «Не лезла бы ты, Куклина, куда тебя не просят. Без адвокатов обойдусь».

Юлька обижалась, называла его неблагодарной скотиной и бесчувственным чурбаном, клялась, что больше никогда слова хорошего про него не скажет, но при случае снова бежала, выгораживала, брала на поруки.

— Ой, Эрик, забыла тебе сказать! — Юлька стиснула его запястье. — Я же дала моей Викусе тебя послушать. Ну, помнишь, мы на берег ходили в начале июня? Ты тогда у каких-то парней гитару брал и пел… А я записала, вот. И показала Викусе. Она обалдела просто! Сказала, что ты очень круто поёшь. Серьёзно! Ещё сказала, что ты очень фактурный. А она в этом разбирается. Но главное, сказала, что если… ну… если вдруг захочешь подзаработать, она знает, куда тебя… в смысле, где можно будет петь за деньги… ну, она договорится, если захочешь. Вот.

Когда разговор при нём касался денег, Юлька становилась косноязыкой. Напряжённо подбирала слова, запиналась, заикалась. Эрик понимал — это потому что она боится его как-то задеть или обидеть, и против воли злился на неё за эти ужимки — уж лучше бы говорила прямо всё, что думает. А эта притворная деликатность и осторожность наоборот казались ему унизительными. Как будто подчёркивали, что он бедный и его жалеют.

А жалеть его нечего. Пусть они с матерью и живут далеко не так обеспеченно, как Куклина, Титова, Лисовец, Шулепов и прочие. Но его это не волнует, а значит и её не должно.

— А дай послушать? — сразу оживились девчонки.

— Можно? — спросила его Юлька.

— Нет, — отрезал Эрик.

Что он, клоун тут, чтоб их развлекать? Зачем Юлька вообще при них завела этот разговор?

— Юль, включи, а?

— Ну… Эрик же против, — пожала плечами Куклина, как будто они сами не слышали.

— Да чего ты? — повернулась к нему Ольга Титова. Пожалуй, только она из всех девчонок в классе, не считая Юльки, не робела к нему обращаться. — Интересно же. Я помню, ты же реально раньше в школьном хоре пел. Классе в пятом, да? Я вот не помню уже, как ты пел, но помню, что моя мама тоже вечно восторгалась. А я злилась, ревновала. Вспомнить смешно.

Ну да, пел. Но когда это было? А сейчас он если и поёт, то только для своих. Для пацанов со двора, иногда — для матери, ну или когда самому хочется.

— А чего? — хмыкнул Шуля. — И правда, давай исполни чего-нибудь душевное.