— Мою подругу немного затошнило, поэтому я вывел ее на улицу подышать свежим воздухом, — сказал Томас. Прозвучало это так, что даже и не догадаешься, что буквально две секунды назад у него был приступ гнева. — Это Рид Бреннан, мистер Кросс. Она второкурсница.
— Рад с вами познакомиться, мисс Бреннан, — сказал мужчина, кивая мне головой. — Не сидите здесь слишком долго.
— Не будем, — ответила я.
Когда он, наконец, ушел, мы оба с Томасом смогли выдохнуть.
— Боже, порой я не могу их терпеть, — сказал Томас.
— Кого? Учителей? — спросила я.
— Нет. Их, — сказал он, вскинув пораненную руку в сторону кафетерия. — Придурочных Ноэль и Дэша. Что он о себе вообще возомнил?
— Не знаю. Я… — И что я должна была тут сказать? Я никогда не видела никого, кроме своей матери, кто бы как Томас вот так срывался. И я никогда не знала, что сказать, чтобы ей помочь. — Ты в порядке? — спросила я, глядя на его руку. Костяшки его пальцев были ярко-красными.
— Да. Все хорошо, — ответил он. Казалось, его дыхание успокоилось, и он оперся локтем на подлокотник скамьи. — Прости, — с досадой произнес он. — Иногда я просто выхожу из себя.
Я слегка улыбнулась.
— Мне знакомо это чувство.
— Правда? — казалось, с надеждой спросил он.
— Да. Обычно я вымещаю все это на подушке, но…
Томас посмотрел на меня.
— Из-за чего тебе злиться?
Выражение его лица смягчилось.
Я вся напряглась. Я никому не рассказывала о своей матери. Ни одному человеку. Ни слова. Но то, как он смотрел на меня, так очаровательно и заинтересованно, практически вызвало у меня это желание.
— Сначала скажешь ты, а потом я, — уйдя от ответа, произнесла я.
Томас слегка улыбнулся. С грустью.
— Ну ладно. Если ты действительно хочешь знать. — Он поглядел на стену кафетерия. — С чего начать? Мой отец — ужасный алкоголик, а мать — безумная, ужасная алкоголичка. Он становится громким и невыносимым, она — тихой и грубой, а вместе они портят все, — сказал он, быстро войдя во вкус, будто наслаждался тем, что вытаскивал это из себя. — Мы говорим о днях рождениях, каникулах, Рождестве. На моем выпуске из восьмого класса мой отец уснул с видеокамерой в руках и свалился со стула в проход, а потом накричал на директора за неисправные сиденья. Небольшая ностальгия по выдающейся съемке. И даже не проси меня рассказывать про маму.
Я ощутила, как у меня сжалось в груди сердце. Я узнала этот тон. Сытый по горло. Грустный. Разочарованный. Растерянный.
— Каждый год они приезжают сюда, и вся школа целует им зад из-за их денег. Целых два дня они строят из себя таких важных и могущественных, приказывают мне и притворяются идеальными родителями, меня просто от этого тошнит, — сказал Томас, смахнув слезы. Он снова поднял взгляд, сделал глубокий вздох и выдохнул. — Знаешь, это место мое. И они приезжают сюда и просто… они его разрушают. — Он вздохнул и посмотрел мимо меня.
Какое-то мгновение я просто сидела, жалея его. Жалея себя.
— Твоя очередь, — сказал он.
О, Боже. Я посмотрела ему в глаза. Надеясь, что могла ему доверять. Ну, поехали.
— У меня все дело в маме, — произнесла я, а потом не могла поверить, что действительно это сказала. — За исключением того, что она предпочитает таблетки с бурбоном. Выписанные по рецепту. Всех видов. Так что, в зависимости от того, какой цвет ей попадется в этот день, она будет или психопаткой, или в отключке, или потеряна для всего мира. Кроме того, она ненавидит меня.
— Уверен, это не так, — машинально произнес Томас.
— Нет, так, — сказала я, стараясь говорить так, чтобы это звучало несерьезно. — Она ненавидит меня за то, что я здесь, что у меня есть жизнь, что я молода и здорова. Когда мне было восемь, она попала в автомобильную катастрофу, и от этого у нее со спиной серьезные проблемы. До сих пор. Тогда-то все это и началось. В любом случае, однажды, во время особо отвратительной попойки, она все это сказала мне. Как же она меня презирает.
Томас посмотрел на меня, прямо в глаза, и кивнул. И один этот крошечный кивок сказал все. Его глаза были грустными, но не из-за жалости ко мне.
Он понял.
Я столько времени держала это в себе и, наконец, кому-то рассказала. Мое сердце накрыло волной облегчения.
— А что насчет твоего отца?
— О, я люблю своего отца. Он лучший, — сказала я. — Но моя мать… забудь об этом. Если она приедет на родительский день, то только ради удовольствия будет меня унижать. Это будет ужасно.
— Так не проси их приезжать, — просто сказал он.
Я засмеялась.
— Но ты же не просишь своих приезжать.
— Туше. — Томас слегка улыбнулся. А потом он потянулся ко мне и взял мою ладонь здоровой рукой. — У нас с тобой все так запутано, да?
— Мы отличная пара, — ответила я.
— Я тебе говорил, что рад тому, что ты сюда приехала?
— Нет, — ответила я, чувствуя, что у меня на лице расползается улыбка.
— Это так. Вообще я думаю, что теперь мы должны обедать вместе и одни, — сказал он. — Только ты и я.
У меня слегка скрутило живот.
— Но как насчет…
— Девушек из Биллингса? — спросил он. — Кто-нибудь может мне объяснить, что такого замечательного в этих чертовых Девушках из Биллингса?
Мои брови взлетели вверх.