Частная жизнь адмирала Нельсона

В то же время приступы боли или морской болезни, случалось, заставляли Нельсона впадать в мрачность и раздражительность. В такие минуты он становился, по собственным словам, «чертовски занудлив». Адмирал лорд Рэндсток остерегал сына, служившего мичманом на «Виктории»: у лорда Нельсона «буйный нрав», это человек, подверженный «сильным страстям, и к людям он не всегда справедлив».

Другой офицер из экипажа «Виктории», лейтенант Джозеф Уилкок, вспоминает, как однажды, толкнув дверь на лестницу, ведущую к каюте Нельсона, он едва не сбил адмирала с ног. «Вы что, ослепли?» — гневно бросил тот и, выпрямившись, зашагал прочь. Данный инцидент, впрочем, не помешал ему впоследствии быть с У ил коком весьма обходительным. В другом случае, после очередной стычки с вахтенным по поводу курса корабля, Нельсон с легкой улыбкой сказал Харди: «Представляете, этот тип называет меня лжецом». И вообще; как утверждал Уилкок, адмирал являлся человеком «по преимуществу добродушным и спокойным». Внутренний же распорядок судовой жизни Нельсон оставил на долю Харди, считавшегося всеми сторонником самой суровой дисциплины.

Но Нельсона заботили не только служба и здоровье. Мыслями он постоянно возвращался в Мертон, к Эмме и Горации. Его беспокоило, что Эмма «слишком перетруждает себя в Мертоне», а Горация, появляющаяся теперь там, после смерти сэра Уильяма, чаще, чем прежде, может расшибиться, играя в саду, а то и в канал упасть. Он вновь требует затянуть «Нил» сеткой, добавляя, что не успокоится, пока это не будет сделано. В очередном письме Эмме Нельсон повторяет: «Главное, смотри в оба: не дай Бог, малышка свалится в воду! Умоляю, распорядись насчет сеток. Особенно важно мостики накрыть… Поцелуй от меня нашу славную Горацию. Жду не дождусь увидеть ее по возвращении в Мертон». Мысль о том, что девочка все же недостаточно часто бывает там, не дает ему покоя. Не должно ей, настаивает он, оставаться долее в доме на Литтл-Тичфилд-стрит, лишь под присмотром няни, — пора заняться образованием Горации… Не «подкидыш» же она какой-то. Пусть мисс Коннор, кузина Эммы, станет ее наставницей, разумеется, под наблюдением самой леди Гамильтон. Он готов платить мисс Коннор сколько будет нужным. Едва ли не в каждом письме звучит один и тот же мотив: «Как там моя дорогая Горация? Надеюсь, она в Мертоне, под твоей неусыпной опекой». Пишет он в связи с Горацией не только Эмме, но и адвокату, а когда Эмма, в виде отговорки, ссылается на нежелание миссис Гибсон расставаться с девочкой, он отправляет ей псевдоофициальное послание («Моя дорогая леди Гамильтон»), где заявляет о непреклонной решимости в данном вопросе и выражает желание, чтобы именно леди Гамильтон отныне занималась ребенком: Горацию следует «обучать и воспитывать должным образом». При этом он, Нельсон, готов установить миссис Гибсон ежегодную пенсию в размере 20 фунтов. «Но если упомянутая миссис Гибсон, под любым предлогом, попытается и далее удерживать при себе мою приемную дочь, я не буду считать себя связанным этим обещанием и она не получит ни фартинга. Более того, мне скорее всего придется принять и иные меры».

К тому времени Нельсон уже давно знал о новой беременности Эммы — и места себе не находил от беспокойства. От друзей и семьи адмирала беременность ей удалось скрыть: она просто ссылалась на нездоровье, рано уходя спать. Последний месяц Нельсон почти не мог заснуть, а когда узнал, что ребенок умер вскоре после родов и «славной маленькой Эммы», как он называл ее, «больше нет», «всю ночь провел как в лихорадке». Остается лишь «благодарить Бога», продолжает он, пощадившего мать крошки Эммы и их дорогую Горацию, переболевшую оспой. «Потерять кого-нибудь из них, не говоря уж об обеих, было бы (для него) сущим кошмаром».

При всех иных заботах и докуках Нельсон самолично следил за тем, чтобы на флагманском корабле, как и на остальных судах, доставало овощей и свежего мяса. В одном весьма характерном приказе капитану «Активного» предписывалось закупить для нужд всего флота и особенно больных матросов «50 туш овец… 30 тысяч апельсинов, а также лука и других овощей на восемь — десять дней, во избежание заболевания цингой». В другом послании, адресованном главному интенданту на Гибралтаре, он просит прислать какао и сахар взамен риса, который «матросы не особенно жалуют». Сам же Нельсон, при всей неприхотливости в еде, строго следил за тем, чтобы на столе всегда были фрукты и овощи. В этом отношении он проявлял не меньшую обязательность, чем в приеме камфары и опиума, помогавших ему справляться со спазмами и болями в сердце.

Не забывал также Нельсон надевать шляпу с закрепленным на ней зеленым козырьком, хотя доктор Битти опасался, что это не слишком поможет сберечь зрение, ибо Нельсон часами выстаивал на палубе, вглядываясь при ярком солнце в подзорную трубу.