Частная жизнь адмирала Нельсона

В Англии семья Нельсона с нетерпением ожидала новостей. 22 февраля 1797 года некий морской офицер, просматривая газеты в одной из кофеен Бата, прочитал: «Коммодору Горацио Нельсону присвоено очередное воинское звание контрадмирала». Он помчался на Беннет-стрит поделиться радостью с миссис Нельсон и ее свекром. По словам Фанни, она никогда не видела старого настоятеля в таком возбуждении. Он немедленно принялся за письмо к «дорогому контр-адмиралу». Затем пришло известие о большой победе, столь необходимой стране и на некоторое время поумерившей страх чужеземного вторжения. Мистер Нельсон с трудом скрывал слезы радости: пришлось даже на время запереть дверь и никого не пускать в дом. «Имя Нельсона звучало на каждом перекрестке в Бате, о заслугах его толковали повсюду и все, от исполнителей уличных песенок до театральных актеров, — изъяснялся он впоследствии сыну в письме, отличавшемся весьма характерными для бывшего пастора торжественной лексикой и возвышенным тоном. — У всех в глазах светится радость. Англия, вчера еще такая подавленная, снимает черную вуаль и улыбается… Тех вершин славы, на которые вознесли тебя, с Божьей помощью, профессиональные знания вкупе с изрядной долею мужества, достигают, мое дорогое дитя, немногие сыновья, и уж совсем мало отцов имеют счастье быть тому свидетелями».

Когда старый Нельсон вновь вышел в свет, на улицах его останавливали, поздравляя с триумфом сына, самые разные люди, многих из которых он даже не знал. Бат и Бристоль, а следом за ними Норвич и Лондон предоставили ему почетное гражданство. Праздновать действительно было что: Горацио Нельсон сделался не только адмиралом, но, как он и рассчитывал, рыцарем ордена Бани.

Нельсон упивался всеми знаками признания, так долго им ожидаемыми, и даже убедил себя (во всяком случае, именно так он говорил жене), что «полученных цепей, медалей и лент» достанет ему на всю оставшуюся жизнь. Таких почестей, уверял он брата, не способны принести никакие удача и связи в английском обществе. Он гордится ими больше, чем любыми титулами, которые мог бы ему даровать король.

Когда-нибудь, продолжал Нельсон, он вернется из странствий домой, и они с женой осядут в уютном коттедже неподалеку от Норвича или где-нибудь еще, в местечке, приглянувшемся Фанни. А пока он попросил ее организовать покупку пятидесяти больших добротных одеял, в центре которых следовало вышить букву «Н», — зимний подарок отца прихожанам Бёрнем-Торпа. Одновременно Нельсон обдумывал эскиз герба для представления в Геральдическую палату.

«По одну сторону — изображение бедно одетого моряка, держащего в руке жезл с вымпелом и попирающего испанский флаг. По другую — британский лев, рвущий в клочья испанский флаг, чьи полоски бессильно свисают вниз… Поверху — многоцветная гирлянда, корма испанского военного корабля с четкой надписью «Святой Иосиф»… Девиз предложен моим братом Уильямом, и по-английски он звучит так: «Вера и Труды»»[16].

Нельсон также послал Фанни экземпляр баллады, написанной каким-то «старым моряком». В ней прославлялись подвиги Нельсона, совершенные в Валентинов день.

Герой, Британский лев, Ахилл,
Врага сломив сопротивленье,
Его ты бегство обратил
И заслужил благословенье.
И в память о великом дне,
О Дне святого Валентина,
«О Нельсон мой! приди ко мне!»
Несется зов ко всем любимым.

Кроме того, в Норфолк были отправлены пять зарисовок сражения и экземпляр принадлежащих Нельсону «Некоторых замечаний касательно моей службы на «Капитане», где в славный День святого Валентина развевался мой вымпел». К ним прилагалась заметка, описывающая «Патентованный мост Нельсона для абордажа крупных судов». В конверт другого письма, рассказывающего, как любят и уважают Нельсона на флоте, оказался вложен пространный комический рецепт «поджарки из испанцев» повара Горацио Нельсона. «По-моему, все эти почести мною заслужены, — комментировал он, обращаясь к жене. — Ты наверняка порадуешься, ведь не в последнюю очередь благодаря мне День святого Валентина стал самым славным в истории Англии».