Частная жизнь парламентского деятеля

— Нет, прошу вас, не заставляйте меня страдать.

— Бланка, моя милая Бланка,— начал было Мишель.

Но m-lle Эстев снова остановила его:

— Если вы опять хотите повторить мне то, что уже раз написали, я лучше не буду слушать. Зачем говорить мне это? Это, все равно, ни к чему не поведет, я не послушаюсь вас, а мне будет так больно.

— Я знаю, Бланка. Ведь и мне не легко так говорить с вами? Я не понимаю сам, откуда у меня хватает сил против сердца убеждать вас и просить вас до конца довести жертву, которая должна разбить и мою, и вашу жизнь, Дорогая моя, в продолжении шести месяцев я только и думал о вас; не было ни одного мгновения, в которое я бы не страдал за вас; я любил вас с каждым днем все сильнее и сильнее, тем более, что видел, как расширяется пропасть, лежащая между нами.

В сердце Бланки вспыхнула радость, которая всегда охватывает женщин, когда мы говорим им, что их любим.

— Правда? — спросила она.

— Вы знаете это,— ответил Мишель,— но вы, быть может, не понимаете, каких страшных усилий мне стоит не поддаться искушению и не погубить вас. Только подумайте: мне пришлось жать руку этому человеку, чуть не поздравлять его, подумайте, он говорит со мной о вас, вспомните, что я буду вашим свидетелем, что я, я сам, своими руками, отдам ему вас. Я никогда не знал, что такое ненависть, но его… его я ненавижу.

— Вы ненавидите его и хотите, чтобы я была его женой? — прервала Бланка.

Это возражение смутило Тесье.

— Вы сами, Мишель, видите,— продолжала молодая девушка,— что это невозможно, выше человеческих сил, чудовищно… и безчестно, да, безчестно относительно его; ведь если бы он знал, что мы любим друг друга, он бы сам с ужасом отказался от этого брака. И повторяю: все это чудовищно, чудовищно! Нельзя так принуждать себя против воли, против сердца… Я, по крайней мере, не в состоянии. Я выхожу из себя при одной мысли, что вы требуете этого так настойчиво, точно это может быть вам приятно. Если бы вы любили меня, если бы вы меня когда нибудь побили…

— Бланка!..

— Да, если бы вы меня любили, у вас бы не было такого героизма. У меня же его нет… Нельзя быть сильным, когда любишь.

Этот упрек всегда попадает в цель. Женщины это знают и это их великое оружие, так как мы ни за что не миримся с тем, чтобы сомневались в нашей любви.

— Я умоляю вас, Бланка,— с жаром сказал Тесье,— не говорите мне этого, я совсем не так мужествен, как вы думаете, и мои силы истощаются. Я не герой, я просто человек, несчастный человек, который чувствует, что все ускользает от него, но во что бы то ни стало хочет исполнить свой долг до конца.

— Ваш долг? И вы уверены твердо, в чем он состоит? Неужели он велит вам заставить меня выйти замуж против воли? По какому праву вы это делаете? Мы не смеем видеться, не смеем любить друг друга,— хорошо, мы не будем видаться. Но разве из этого вытекает для меня необходимость выйти замуж за Граваля? Будьте же последовательны. Если я не хочу быть его женой, зачем принуждать меня? Все, моя мат, отчим, вы сами — все, все меня мучат заботой о моей будущности. Разве я думаю о ней? Под тем предлогом, чтобы моя жизнь устроилась так, как существование других людей, вы хотите, чтобы я принесла себя в жертву и обманула честнаго человека. Да, обманула; вы же не станете меня уверять, что я не обману его, отдав ему руку в то время, когда другому принадлежит сердце. Подумайте, умоляю вас, и потом попробуйте сказать, что я не права, что то, чего вы от меня требуете, не чудовищно.

— Вы молоды, Бланка, вы думаете только о настоящей минуте. Но поймите: мы разлучены навсегда, я ничего не могу сделать для вашего счастья. Я был виноват; страшно виноват, внушив вам любовь к себе. Но кто знает, может быть, будущее, на которое я вас толкаю, заменит вам счастье. Вы никого не обманете; ему будет хорошо; кто может быть несчастливым с вами?..

— О, пожалуйста без фраз!

— Я и не говорю их, уверяю вас; через несколько лет вы меня забудете… Не отрицайте этого; вечнаго нет ничего. Да, потом…

Она встала с жестом отчаяния, сказав:

— Молчите, вы меня сводите с ума. Я кончу тем, что соглашусь только ради того, чтобы не слушать вас. A я не хочу соглашаться, не хочу и не могу!.. Она упала на прежнее место и, закрыв лицо руками, говорила глухим голосом:— Лучше бы я умерла, этобы все примирило, все устроило. И если я еще живу, то только из боязни, что вы будете себя упрекать, понимаете, только ради того, чтобы у вас не осталось раскаяния. Позвольте же любить себя хоть издали, не видя, не слыша вас; а главное, не говорите так, как сейчас говорили!