Частная жизнь русской женщины XVIII века

Информацию о мотивации супружеских конфликтов современный исследователь может (да и то с трудом) получить лишь косвенно — из описаний женщинами семейной жизни своих соседей, подруг или родственниц. «…В доме она делала все, что хотела, — вспоминала, например, о жене соседа по имению, Д. П. Трощинского, С. В. Скалон. — Будучи обворожительной кокеткой, она в то же время до того измучила своего мужа ревностью, что, наконец, они совсем рассорились и князь, несмотря на любовь тестя и двух детей, должен был расстаться с ними и уехать из дому навсегда». О «несходстве характеров» и психологической непереносимости супругами друг друга как причине раздоров и ссор в семье упоминали многие мемуаристы.[279]

Вряд ли семейные конфликты, если они возникали, разрешались в то время одной только силой убеждения — об этом свидетельствуют дела, разбиравшиеся Сенатом и особенно Синодом, в первую очередь бракоразводные. Так, в 1731 г. жена бригадира Дмитрия Порецкого обратилась с жалобами на мужа, который, по ее словам, бил ее, оставлял без пищи, не допускал духовника. Другая бригадирша, Мария Потемкина, жаловалась четверть века спустя, что муж бьет ее, «нимало не смотря» на возраст 70 лет, и просила поскорее их развести. Однако оба дела оставили без внимания. В одном из дел середины XVIII в. истицей была княгиня, которую — от побоев и жестокого обращения мужа — пытался защитить ее брат.[280] И вновь никакого решения принято не было. В 1741 г. некая Федосья Саламанова, жена поручика морского флота, пожаловалась в Синод на то, что муж ее бил, а затем выгнал из дома. Синод вынес несколько странное решение: разлучить и осудить на безбрачие супруга, если не пожелают помириться.[281]

В воспоминаниях С. В. Скалон, повествующих о провинциальном российском быте конца XVIII в., упомянута семья ее дяди Н. В. Скалона, который, по словам мемуаристки, «был большим деспотом». Описывая часто виденные ею «случаи жестокого обращения» дяди с женою, автор с ужасом отмечала: «За малейший беспорядок в доме, за дурно изготовленное блюдо, он не только бранил ее самыми гнусными словами, но иногда… бил в присутствии всех». Резюмируя последствия подобного недостойного поведения дяди, С. В. Скалон писала, что жестокость мужа по отношению к жене родила неуважение к ней их детей, в том числе дочек, которые «впоследствии наносили ей страшные оскорбления». О битье жен в семьях представителей «благородного сословия» упоминали и другие мемуаристы. Ослушание женой мужа в доме Аксаковых, например, обернулось тем, что у нее «не стало косы, и она целый год ходила с пластырем на голове».[282]

Но в целом «благородные» предпочитали худо-бедно следовать Уставу благочиния, принятому в 1782 г. Он призывал, в частности, следовать нормам, постулированным еще Новым Заветом. «Муж да прилепится к своей жене в согласии и любви, — говорилось, в частности, в Уставе, — уважая, защищая и извиняя ее недостатки, облегчая ее немощи, доставляя ей пропитание и содержание по состоянию и возможности хозяина». От жены же ожидалось иное — покорность, терпение, пребывание «в любви, почтении и послушании к своему мужу…». В отличие от «благородных», на жалобы крестьянок с требованием образумить избивавших их мужей местные власти не реагировали. Информаторы РГО сообщали в середине XIX в., что «деревенские смотрели на расправу как на обыкновенное явление: „Свой муж, что хотит — то и воротит“, „Сколочена посуда два века живет“».[283] Но дело принимало иной оборот, если в качестве истицы в суде выступала не сама избитая, а ее мать: зятья в семьях должны были быть «у тести и тещи в полном повиновении и послушании»,[284] и когда тещи замечали обратное, да еще усугубленное побоями их дочерей, то весьма успешно добивались наказания зятьев (от 15 до 20 розог). Не случайна бытовавшая в крестьянском быту поговорка: «Был у тещи — да рад, утекши!»