Частное расследование

— Ну, — сказал он, усмехаясь еще шире, — если вы думаете, что ваша уклончивость ей поможет, забудьте об этом. Красотка мисс Кэтлин больше не будет писать никаких репортажей — пакостная сучонка. Возомнила, будто ей удастся в моем присутствии симулировать такую сложную вещь, как агорафобия. А когда я поймал ее, то пыталась выкрутиться с помощью угроз и обвинений. Она сидела тут, в этом кресле. — Он показал на кресло, в котором полулежала Урсула. — Помогала мне отрабатывать методику.

— Где она сейчас? — спросил я, заранее зная ответ.

— В холодной, холодной земле, рядышком с Клеофэсом. Вероятно, она впервые в жизни вступила в такие интимные отношения с мужчиной.

Я посмотрел на Урсулу. В ее широко раскрытых глазах застыл ужас.

— Значит, все схвачено и упаковано, — сказал я. — Как элегантно.

— Не передразнивайте меня.

— Я и не собираюсь вас передразнивать. Напротив, я всегда питал величайшее уважение к вашей работе. Читал все ваши публикации — уклонение от шока и парадигмы ухода от действительности, контролируемая фрустрация, графики стимулируемого страхом обучения. Это просто… — Я пожал плечами.

Он долго смотрел на меня.

— Вы случайно не пытаетесь заговаривать мне зубы? — наконец осведомился он.

— Нет, — ответил я. — Но если и пытаюсь, то велика важность. Что я могу вам сделать?

— Верно, — подтвердил он, сгибая и разгибая пальцы. — Пятнадцать секунд для основательного прожаривания — вы не сможете такого выдержать. Кроме того, у меня есть и другие игрушки, которых вы еще даже не видели.

— Я в этом не сомневаюсь. Как и в том, что вы себя убедили, будто применять их вовсе не предосудительно. Все делается на научной основе. Разрушить человека для того, чтобы спасти его.

— Здесь никто никого не разрушает.

— А Джину?

— Она ничего собой не представляет — посмотрите, что за жизнь она вела. Замкнутую, эгоистичную, извращенную — абсолютно бесполезную. Использовав ее, я оправдал ее существование.

— Я не знал, что она нуждается в оправдании.

— Так узнай это, идиот несчастный. Жизнь — это сделка, а не какая-то воздушная теологическая фантазия. Из мира высасывают последние соки. Ресурсы кончаются Выживут только те, кто полезен.

— И кто же будет определять полезность?

— Те, кто контролируют стимулы.

— Может, вам стоит вот над чем поразмыслить, — сказал я. — При всем вашем теоретизировании о высоких материях, вы можете не отдавать себе отчета в вашей истинной мотивации.

Уголки его рта загнулись кверху.

— Уж не претендуете ли вы на место моего психоаналитика?

Я покачал головой.

— Никоим образом. Боюсь, мой желудок не выдержит.

Уголки рта резко опустились.

Я продолжал:

— Женщины. То, как они вас всегда подводили. Судебная битва за опеку сына с первой женой, ее пьянство и вспыхнувший из-за этого пожар, в котором погиб ваш сын. Во время вашей первой встречи вы упомянули вторую жену — ту, что была до Урсулы. Я не составил о ней никакого впечатления, но что-то говорит мне, что и она не оказалась достойной вас.

— Ничтожество, — сказал он. — Абсолютный нуль.

— Она ныне здравствует?

Он усмехнулся.

— Несчастный случай. Она оказалась совсем не такой первоклассной пловчихой, какой воображала себя.

— Вода, — заметил я. — Вы использовали ее дважды. По Фрейду, здесь должна быть какая-то связь с утробой.

— Теория Фрейда — это коровья лепешка.

— Не исключено, что на этот раз, профессор, она попала в самое яблочко. Может, все это не имеет ничего общего ни с наукой, ни с любовью, ни с собачьим бредом, который толкаете вы, но зато прекрасно состыкуется с тем фактом, что вы ненавидите женщин — по-настоящему презираете их и стремитесь держать под своим контролем. Это заставляет предположить, что вам самому в детстве пришлось пережить что-то скверное — отсутствие родительской заботы, жестокое обращение или что-то еще. Наверное, я имею в виду, что мне хотелось бы знать, что собой представляла ваша матушка.

У него отвисла челюсть, и он резко нажал всей рукой на кнопку.

Аппарат пронзительно завыл — частота была выше, чем прежде.

Его голос из-за этого воя был едва слышен, хотя он кричал:

— Пятнадцать секунд!

Я бросился на него. Он откатился, лягаясь и колотя кулаками, потом вдруг швырнул черный пульт мне в лицо и попал в нос. Его пальцы на сером модуле побелели от напряжения. Удушливый запах горящего мяса и волос затопил всю комнату.

Я пытался вырвать у него из рук пульт, ударил в живот, он стал хватать воздух ртом и согнулся пополам. Но пульт не выпустил, хватка у него была стальная.

Мне пришлось сломать ему запястье, чтобы пальцы разжались.

Я сунул пульт в карман, не спуская глаз с Гэбни. Он лежал на полу, держался за запястье и плакал.

Женщины продолжали судорожно дергаться еще очень долго.

Я выключил аппаратуру из сети, оборвал электрические провода и связал ими руки и ноги Гэбни. Убедившись, что он обездвижен, я занялся женщинами.

36