Частный визит в Париж

– Здесь ваши письма к месье Дору. Я могу их прочитать?

– Прошу вас. Там нет ничего интимного.

Реми погрузился в чтение писем. Максим понес кофейные чашки на кухню, вымыл, вытер, вернулся, сел напротив Реми, закурил сигарету…

– Значит, это ваше наследство, вот этот столик? О нем речь идет?

– Он самый…

– Месье Дор оформил свое завещание?

– Я не знаю. Дядя писал, что сделает мне на этот столик бумаги. Но сделал ли – не знаю.

– Но склонны думать, что сделал?

– Да нет… Не знаю. Дядя писал – вы ведь прочитали письма, – что хочет сделать к моему приезду. Но мы на эту тему не успели переговорить.

– Ни слова?

– Ни слова. Почему такой странный вопрос?

– Когда я в кабинете спросил, есть ли у месье Дора ценности, вы мне не ответили. Я делаю вывод, что вы считали, что данная ценность принадлежит уже вам, а не ему.

– Вы психолог… Скорее я предоставил родственникам право отвечать.

– И они ответили, что у Арно ценностей нет.

– Я слышал.

– Вы думаете, они знают, что Арно оформил бумаги на ваше владение столиком? И что за бумаги? Завещание? Дарственная?

– Понятия не имею.

– Если они тоже не знают, кому принадлежит столик, то почему промолчали?

– Откуда, по-вашему, я могу знать?

– Да это я так, сам с собой скорее… Вы промолчали, например, чтобы не заговаривать о наследстве. Где наследство – там интерес, мотив преступления, детективы все читают, все разбираются… Так ведь?

– Так, – усмехнулся Максим.

– Вот. А они – почему?

– Почему?

– Если Арно еще не оформил бумаги на столик – то это не ваше, а Сонино наследство. Поэтому она и ее муж промолчали. Собственно, по тем же причинам, что и вы. Дорогой он, интересно?

– Должно быть. Восемнадцатый век все-таки. Венецианская школа.

– Разбираетесь?

– Нет, дядя как-то говорил… Он у экспертов справлялся. Эти вот инкрустации розовым деревом, лакировка, медная ковка, что-то еще, не помню… Кроме того, он вроде как принадлежал русской императрице Екатерине Великой.

– Как же Соня упустила такую вещь? Они ведь с мужем коллекционируют антиквариат!

– Не она с мужем, а ее муж. Только я слышал, что Арно отказался ему продать, хотя Пьер просил. Арно говорил, что этот столик ему не принадлежит, что он только хранитель чужого имущества.

– То есть вашего имущества.

– Нашего. Русской ветви нашего рода.

– Неплохой повод для убийства, а? Пока месье Дор не написал свое завещание, убить его… И столик становится наследством Сони. А?

– Вы серьезно?

– Пока нет. Вы бы Соне поверили?

– В чем?

– Так, вообще… Что она говорит правду.

Максим удивился вопросу.

– Почему вы меня спрашиваете?

– Не знаю, так просто. Она такая… – Реми искал слова. – Необычная. Я с такими не встречался, не знаю, что и думать. Вы режиссер, должны разбираться в лицах… Разве нет?

– Совсем не обязательно.

– Я разочарован. Так поверили бы?

Максим взглянул на Реми, но так и не сумел понять, была ли в его вопросе ирония.

– Не поверил бы, – сказал Максим.

– Почему?

– Не знаю, поймете ли вы мой ответ.

– Попробуем.

– Соня – актриса.

– То есть?

Максим задумался. Изящная надломленность, неуловимая манерность… Что-то от эпохи немого кино. Хрупкая капризность, утонченность, декадентство, наивная и порочная улыбка… Нет, не порочная, не то слово, – бывалая, – нет, опять не то… Знающая, посвященная в тайны – вот, это ближе; жрица, священная змейка, магия, Древний Египет. Глаза темные, глубокие, непроницаемые; не выдают, не отвечают, втягивают и колдуют…

Реми смотрел на Максима внимательно. Максим запнулся:

– Э-э-э… Не профессиональная, конечно, а просто относится к типу играющих женщин… Короче, я бы на свой вопрос не стал от нее ждать ответа, на который можно положиться.

– Вот вы как… Разобрались. Интересно увидеть режиссерское мышление… Значит, актрисам вы не верите?

– Нет.

– Понятно. Но Соня знает, что отец собирался вам столик передать?

– Знает. Об этом пол-Парижа знает, насколько я могу судить. Вы в чем-то Соню подозреваете?

– Нет, – покачал головой Реми. – Пока нет. Надеюсь, и не буду.

– Что вы хотите сказать этим «надеюсь»?

– Было бы обидно, чтобы такая женщина оказалась преступницей. Арестовывать ее, в тюрьму, бр-р-р…

– Похоже, вы считаете, что Арно нет в живых.

– Я ничего не считаю. Все возможно, но чтобы считать, надо знать, а я пока ничего не знаю. Пока я вижу этот столик и пытаюсь примерить на него роль – выражаясь вашим языком – мотива для преступления.

Зазвонил телефон. Вадим.

– Арно переоделся в гримерной, и его вещи до сих пор находятся там. Он уехал в костюме, в котором снимался.

– Спасибо, месье Арсен.

Реми повесил трубку и повернулся к Максиму:

– Его вещи остались в гримерной… Так вот, надо узнать, сколько этот столик стоит. И надо узнать, существует ли завещание и что в нем написано. А то, может быть, преступник – это вы.

– Я?

– А почему нет?

– А почему да?

– Ну, к примеру, вы узнали, что столик вам завещан, и решили поскорее вступить в право владения…

Максим тревожно посмотрел на Реми. Шутит? Реми был, однако, непроницаем. Легкая ироничная улыбка бродила на его губах, но в ней было мало от дружеской шутки…

– Дикость какая-то!