Частный визит в Париж

– Соседка, мадам Вансан, изложила нам историю с попыткой кражи, но я полагаю, что вам она должна быть известна… – Максим продолжал свой рассказ, бегло касаясь взглядом Сони, и на него волнами набегал ее ответный взгляд, под которым горячо плавилось все его существо. Золотистое платье из тонкого бархата было такого же цвета, как ее глаза, и все это вместе переливалось и меняло оттенки от глубоко-коричневого до янтарно-желтого… Этот роскошный дом, эти коллекции старинного оружия на стенах, тускло мерцавшие бронзой, медью и серебром, эта изысканная антикварная мебель, эта подсвеченная мягким светом витрина с королевскими безделушками на прозрачных полках; эти огненные всплески из камина, этот тихо сияющий белой скатертью в сумраке столовой большой обеденный стол – все это шло Соне, как ее бархатное платье, открывавшее V-образным вырезом округлость маленьких смуглых грудей, как ее браслеты на тонком запястье, как ее длинная сигарета с витиеватым сладким дымком… Максиму стоило усилий сосредоточиться на предмете изложения.

– Вуаля, – закончил он наконец свой рассказ. – Учитывая, что никакие вымогатели до сих пор не появились, теперь мы все под подозрением как претенденты на столик, – усмехнулся он.

– Иными словами, – медленно уточнил Пьер, – Реми Деллье предполагает, что здесь может иметь место убийство?.. – Он встал, обошел кресло, в котором сидела Соня, и приобнял ее за плечо.

Темный Сонин взгляд передвинулся с Максима на букет цветов, стоявший перед ними на низком столике, – как луч погас. «Ай-яй-яй, – подумал Максим, – надо кончать с этим, просто не смотреть больше, совсем не смотреть на эту невероятную женщину…»

– А вы разве не предполагаете? – спросил он с вызовом Пьера.

Пьер в размышлении продолжал созерцать Максима, остальные заговорили между собой.

– …полная катастрофа… – донесся до него голос Вадима. Гости сочувственно кивали, пытаясь найти слова утешения для обеспокоенной знаменитости. Особенно старалась длинноносая Маргерит, в то время как оба де Вильпре, отец и сын, вежливо поддакивая, то и дело скашивали глаза на хозяйку, застывшую в кресле под рукой мужа. «И я туда же, – подумал Максим с брезгливостью, заприметив эти беглые взгляды. – Фи, какая пошлость! Не буду же я с этими двумя соперничать! Я сюда, в Париж, работать приехал – так вот и надо работать, а не на баб французских глазеть!»

– Не стоит нас объединять, – неожиданно раздался голос Пьера, перекрыв общий гул. – Пока это вы под подозрением, шер[8] Максим, а не «мы все».

– Отчего же, – холодно возразил Максим, втайне, однако, разозлясь еще больше, – только я? Я вам передал в подробностях наш вчерашний разговор с Реми Деллье, и, надеюсь, вы поняли, что все зависит от того, кому принадлежит столик в данный момент. Если Арно подготовил завещание для меня – тогда, конечно, можете меня подозревать. Но ведь он его не написал, не так ли? И раз Арно не написал завещание, то все автоматически уходит к Соне, к наследнице. И, значит, к вам, шер Пьер.

– Откуда вам известно, написал месье Дор завещание или нет? – высокомерно произнес Пьер.

– Не надо со мной разговаривать, – взорвался Максим, – как с недоумком. Дядя мне во время съемок сказал, что едет разбираться с вами, так как вы пытались до последнего момента уговорить Арно продать столик вам! Несмотря на то что вам хорошо известно, что столик этот по праву принадлежит мне…

Пьер замер, глядя на него. Мелко задергалась его правая ноздря.

– Следовательно, вы знали, что Арно никаких бумаг на мое владение столиком не сделал, – дожимал Максим. – Иначе ваши настойчивые просьбы продать вам столик не имели бы смысла… Продать вам столик или хотя бы не отдавать его мне, не писать завещание на мое имя… Чтобы он не ушел из вашей семьи, от вашей коллекции.

Пьер молчал. Соня смотрела на Максима из-под прикрытых век, и сквозь ее стрельчатые ресницы светилось бешенство.

– У меня и свидетели есть, – помолчав, ехидно добавил Максим, стараясь игнорировать Сонин взгляд. – Гримерша слышала наш разговор. Я пока об этом Реми Деллье ничего не говорил, но он меня пока и не спрашивал, с другой стороны…

Максим и сам не понимал, зачем он все это высказал. Пьер выводил его из себя. Его самоуверенность, его самодовольство, его претенциозное богатство, его владение Соней… Ему хотелось сбить спесь с этого надменного, длинноносого Сониного мужа. Хотелось поставить его на место, даже унизить. Перед Соней, в ее глазах… Хотя на нее он тоже злился. Злился, будто ему было дело, за кем она замужем и почему, и будто ему не все равно, что она никак не заинтересовалась русским режиссером, таким талантливым и таким обаятельным…

Разбаловался! Славой и привычным женским вниманием. Вот и объяснение простое: самолюбие задето. Мужское и режиссерское.