Часы

Танковое училище было переведено в Чирчик из Харькова в первые годы войны. С северной части города расположился целый военный городок с казармами, учебными корпусами, танковым парком, а далее, почти до границы с Казахстаном, — танкодром, изъезженный, перерытый окопами, измолотый танковыми гусеницами. Здесь готовят будущих офицеров, а солдаты — это батальон обеспечения. Они танковой техникой обеспечивают учебу курсантов. Между солдатами и курсантами — непростые отношения. Курсанты — это белая кость. Они получают сигареты «Прима» вместо солдатской махорки, они получают на обед белый хлеб и компот вместо мутного солдатского чая. Через три года они наденут лейтенантские погоны и хромовые сапоги вместо солдатских кирзовых сапог и будут командовать солдатами. А пока они — курсантишки, несмышленыши в сложной танковой технике, солдаты относятся к ним с оттенком сдержанного снисходительно-уважительного презрения, и есть возможность солдату на выезде осадить, обложить матом неумелого курсантишку. Мол, знай свое место, я сегодня за рычагами, я сегодня главный в танке.

Откатываются широкие ворота, машины въезжают на территорию и останавливаются. «Разгружайся!» — кричит сержант, новобранцы спрыгивают с машин, озираются. Перед вступлением в новую жизнь им предстоит пройти чистилище — армейскую баню. В предбаннике прямо на пол сбрасывается гражданская одежда, здесь же — стрижка. Два солдата из хозяйственного взвода стрекочут ручными машинками, усеивая пол черными, светлыми, рыжими мальчишескими патлами. И вот уже Герка, растерянно ощупывая свою стриженную под ноль, сиротскую голову, ступает в гулкое, мутное от пара банное нутро, поскальзывается и растягивается на цементном полу. После помывки, в предбаннике, уже убранном и подметенном, они одеваются в гимнастерки, ношенные, но залатанные и постиранные. Одежда подбирается на глазок, на скорую руку, у кого-то — подол до колен, а у Герки рукава чуть ниже локтя. Труднее с сапогами: принесли какие-то недомерки, и Герка не может влезть ни в одни. Наконец старшина приносит из своего личного запаса сорок пятый размер, новенькие, на зависть всем. На улице — гогот, показывают друг на друга пальцами, все стали одновременно похожи на огородные пугала. Гимнастерки пузырями топорщатся на плечах и спинах, пилотки неумело нахлобучены, портянки торчат из сапог. Пройдет время, и старшина Никитин подберет, подгонит каждому новую форму, научит их подшивать белые подворотнички, начищать латунные пуговицы асидолом, до сизого зеркального блеска надраивать кирзовые сапоги и затягивать широкий жесткий ремень так, чтобы не просунуть пальца. А пока сержанты учебной роты принимают новое пополнение.

— Становись!

Новобранцы, толпясь, вытягиваются в кривую, нестройную линию.

— Авдюшко!

— Есть Авдюшко.

— Нужно отвечать «Я!» Рядовой Авдюшко, выйти из строя. Первый взвод. Ахметов! Выйти из строя, второй взвод… Баскаков… Вернер! Выйти из строя! Третий взвод… Помощник командира третьего взвода — помкомвзвод три — старший сержант Сергиенко. Ему только недавно присвоили новое звание, и он время от времени косится на свои погоны и любуется тремя новенькими лычками. Два года он терпел власть других сержантов, а теперь он сам сержант и эти вот салаги — целиком в его власти. Командир взвода приходит в восемь и уходит в пять, а он, Сергиенко, — круглые сутки здесь, он научит их Родину любить, он выбьет из них гражданскую дурь! Сергиенко долговяз и нескладен, на ходу выбрасывает ноги в стороны и размахивает руками, как мельница. Он расхаживает перед собирающейся толпой салаг, его будущим взводом.

— ВЗВО-О-ОД, — разражается наконец он зычным воплем, от которого маленький Сыздыков вздрагивает и ежится, — по росту в две шеренги ста-а-ановись! По росту, я сказал! А ты куды прешься? Как фамилие? Круглов? Надо говорить — рядовой Круглов! Так вот, левый фланг вон там. А ты что жмешься? Как тебя? Мешков? Ты туды, на правый фланг. ВЗВО-О-ОД… Р-рняйсь! Равняйсь, я сказал! Голову направо, видеть грудь четвертого! Смирно! Мешков, пузо подтяни! Напра… ВО! Направо, я сказал! А ты куды? Как фамилие? Садыков? Ну, все равно, что Садыков, что Сыздыков, право — это вот! — Сергиенко сует под нос Сыздыкову здоровенный правый кулак. — Шагом… МАРШ!

Нестройно, не попадая в ногу и натыкаясь на впереди идущих, взвод идет в казарму. Герка, самый высокий, шагает впереди. Он теперь всегда будет правофланговым.

***

Иоганнес совсем разошелся. От выпитого пива, от духоты пивной, от табачного дыма его лицо покрылось багровыми пятнами.