Часы

Я стоял у окна. Пустынная степь медленно кружилась в окне гигантской восьмеркой. Песчаные волны, барханы, сменились полосами штиля, такырами, иногда в несколько километров длиной, гладкими как паркет площадями, то с высохшей и потрескавшейся глиной, звенящей под копытом коня, словом металл, то с жидкой горько-соленой и топкою грязью, жалким остатком весенних вод. Местами встречалась чахлая проседь пустынных растений — зеленые побеги молодого кандыма, кустарника, травянистый покров песчаной осоки и, редко-редко кисти золотисто-желтых плодов изуродованной песчаной акации, этой далекой и бедной сестры акации русской, садовой. Ни песчаные волны, ни полосы штиля, ни скудная зелень, ни даже золотисто-желтые ветви акации не могли нарушить монотонность ландшафта, разбить иго пустынных песков.

— Какая однообразная степь! — сказал я досадливо.

— Я перестал смотреть, — добавил профессор и отложил от себя книгу. — Просто Сахара какая-то.

Мы помолчали минуту. Те же пески неслись за окном.

— Скоро местность определенно изменится, — сказал вдруг командир, — километров за сорок. Я знаю эти места. Мы вблизи песков Елум-кум, песков смерти, поместному. Это тяжелые пески. Но скоро местность определенно изменится. Вот, посмотрите журнал.

Он протянул мне свежий номер «Ирригационного вестника» и ткнул пальцем в первый абзац статьи. Я прочел там:

«Завершение постройки первого головного сооружения на реке Юмид-су и самого магистрального канала, уже наполненного водой, позволяет в ближайшие дни начать работу по закладке остальных головных сооружений и проведению магистральных каналов, долженствующих превратить песчаную пустыню Елум-кум в цветущую местность».

В дальнейшем статья, как и весь журнал, впрочем, носила узко специальный характер с отпугивающими змейками интегралов, как полагается, и с зарослями таблиц и сеток, по которым вились лианы кривых, — но я все же бегло просмотрел ее, прежде чем вернуть командиру. Моя добросовестность была вознаграждена обилием фотографий, приложенных к статье и изображавших в большинстве случаев виды плотины и шлюзов в различных ракурсах и отрезков канала. Среди фотографий мое внимание привлек снимок группы людей, стоящих на вершине плотины, вонзавшей в воду бетонные зубья шлюзов и раздваивавшей реку Юмид-су. Эта группа людей представляла собой руководство елум-кумским ирригационным строительством.

Фотография была очень четка, настолько, что можно было различить не только фигуры и одежды, но даже лица людей, стоящих в тесной группе на вершине плотины, а услужливые маленькие цифры у ног людей давали возможность, если опустить глаза к подписи, познакомиться с каждым из них в отдельности. В центре стояли начальник работ, главный инженер, секретарь коллектива и главный гидролог — высокий малый в авиаторской шапке, крагах, с окладистой бородой. Все эти люди стояли на вершине плотины с уверенной хозяйской осанкой, и было что-то победоносное в них, как бы утверждавших свое неоспоримое господство над рекой Юмид-су и уходящими вдаль песками.

Я отдал командиру журнал, и беседа наша потекла по руслу ирригации.

На ближайшей станции была большая посадка, вагон уплотнился, и четвертое место нашего купе занял новый пассажир. Он был высокого роста, с портфелем, почти без вещей, обвешанный папирусами чертежей. Едва войдя и поздоровавшись с нами, он засел в угол и принялся рассматривать свои карты и чертежи. Вначале новый спутник, казалось, не обращал на нас никакого внимания, и мы беспрепятственно продолжали наш разговор. Но позже время от времени он стал отрываться от своих карт и чертежей и внимательно прислушивался к нашей беседе. Когда же командир коснулся политического значения орошения в среднеазиатской республике, новый спутник не удержался:

— Совершенно правильно, — сказал он, — недостаток атмосферных осадков — это основная причина того, что в прошлом у народов степных местностей преобладал кочевой быт с полудиким скотоводческим хозяйством. В некоторых местностях так дело обстоит и по сию пору, и потому-то так редко населены такие районы: иной раз по два-три человека на квадратный километр. А ведь эти земли, товарищи, представляют собой главнейший землеродящий фонд Союза, столь важный для развития зерновых и других ценных товарных культур, и особенно в связи с проведением Туркеиба. Однако, использовать Этот великолепный фонд возможно лишь, если искусственно ввести в него влагу, проще говоря, оросить, ибо орошение есть основа процветания всех засушливых стран мира и в том числе наших среднеазиатских земледельческих районов. Это — закон агрономии, товарищи, — закончил он, оглядев нас с учительской строгостью.

— Вам это знать лучше, товарищ Хрущов, — сказал я.

Он удивленно посмотрел на меня:

— Вы меня знаете?

Теперь пришла моя очередь апеллировать к «Ирригационному вестнику». Я взял журнал, раскрыл страницу, где находилось фото, изображавшее группу людей на Плотине, и указал нашему новому спутнику на бородатого человека с цифрой «6» возле ног и подпись внизу: главный гидролог строительства т. Хрущов.