Часы

В школе у нас был великолепный учитель но космографии, Алексей Вячеславович.

Я до сих пор убежден, что он владел даром заклинателя змей. Подумайте только: едва он начинал говорить, как даже равнодушная к светочам знаний Камчатка выползала из нью-йоркских трущоб, где вязла на зачитанных страницах Ник Картера, короля детективов, и сомнамбулически принималась блуждать по вселенным пространствам, зачарованная звездною дудкой Алексея Вячеславовича. Этих вязнущих в болотах земли пресмыкающихся он, как бог, одарял крыльями и устремлял в бесконечность пространства. Звездный сон длился час, — пока звонок в коридоре не возвращал нам повседневность: вместо медлительно далеких небесных светил — быстрые солнца мячей на школьном дворе, вместо молочных туманностей — запретную сладость горького табачного дыма в уборной.

От Алексея Вячеславовича я впервые узнал, что вселенная в целом состоит не из чашеподобного неба и вколоченных в него густых звезд — как в птоломеевской наивности полагал до тех пор — но из непостижимо огромных пустынных пространств, в которых звезды редки и исключительны. Алексей Вячеславович рассказывал нам, что даже в насыщеннейших областях вселенных пространств одна звезда так далека от другой, как далека одна еле заметная глазом пылинка от другой на расстоянии версты. Если убрать, пояснял Алексей Вячеславович, все, что наполняет наш просторный пятиэтажный домище — весь этот муравейник детей, все эти желтые парты, все это чучельное кладбище птиц и зверей — и поместить в опустошенном домище эту еле заметную глазом пылинку, то и тогда он будет несравненно гуще насыщен пылью, нежели вселенная звездами. Тысячи верст пролетает в секунду звезда и триллионы лет длится эта безнадежная игра в звездные жмурки, прежде чем одна из участниц настигнет другую.

Но, вот, человеку, — учил Алексей Вячеславович, и голос его приобретал особую ясность, — человеку дано быть ловцом, рыбарем этих звезд.

В пору гражданской войны Алексей Вячеславович променял свое пышное небо на бедную нашу планету, — он стал преподавателем геодезии и тригонометрии в 4-й Артшколе. Военная шинель болталась на нем как на пугале. Но я слышал, что и в артшколе он творил чудеса педагогики: оторванные от разбитых полей землеробы, полтавские, тульские, становились в его руках землемерами, геодезистами. Он получил благодарность начальника школы и с обновленною силой принялся за работу. Но он заболел вскоре проклятейшим тифом и, бредя о звездах, в тяжких мучениях умер.

Родных у Алексея Вячеславовича не было, — только ученики и курсанты. Военная музыка и топот тяжелых орудийных колес сопровождали его до места последнего успокоения. Был месяц апрель и, как всем другим, вернула ему зеленая земля свое равнодушное лоно. Алексей Вячеславович был великолепный учитель, геодезист и космограф, и я долго печалился о его безвременной — как значилось в артшкольном листке — кончине.

Я часто вспоминал о нем.

Алексей Вячеславович, помню, рассказывал нам о Фридрихе-Вильяме Гершеле, удачливейшем из всех астрономов мира: ни до, ни после него никому не удавалось открыть и научно осветить так много новых предметов на небе. Куда бы ни направлял Гершель свой телескоп — на солнце ли, на планеты, или в глубины пространств — везде открывал он неведомые дотоле явления и рассеивал мрак, таивший от человека отдаленнейшие области мира.

Алексей Вячеславович показывал нам портрет астронома Гершеля. Он вешал картон на классную доску, и мы наблюдали: окруженный чернотой доски, будто ночным небом, гладковыбритый, одутловатый, большелобый старик, держа в руках подзорную трубу, в счастливой улыбке смотрит поверх нас, школяров. Это и был Фридрих-Вильям Гершель, удачливейший из всех астрономов мира.

Нам рассказано было еще, что весной тысяча семьсот восемьдесят первого года удачливый Гершель превзошел самого себя. Было большое звездное небо, и Гершеля потянуло к своему телескопу. Бед всякой особенной цели он направил его в область неба между рогами Тельца я ногами Близнецов. И вдруг он заметил звезду, имевшую вид маленького кружка. Он тотчас же понял, что эту звезду нельзя считать «неподвижной», иначе — крайне далекой звездой, и стал цепко следить за ней. Он не ошибся, — черед два дня звезда изменила свое положение и, значит, оказалась планетой, новой планетой в солнечной нашей системе. Уран — так назвали эту планету.

Что ж привело Гершеля к открытию новой планеты?

Счастливая случайность была на этот раз вожатым Фридриха-Вильяма Гершеля. Это она взяла его за руку и направила телескоп именно в эту точку бесконечного звездного неба, где, сокрытая тьмой и упрятанная своими далекими сестрами, неподвижными звездами, совершала свой бег планета Уран. Счастливая случайность, — ибо никогда до тех пор не было даже мысли о том, что за Сатурном, который считали крайней планетой, могут находиться еще неведомые планеты. Но удачливый Гершель эту неведомую дотоле планету увидел и заполучил в свои руки в памятный вечер тысяча семьсот восемьдесят первого года.

Я помню, как сердце заколотилось во мне.