Часы

"Ох, - думает, - хорошо сейчас на вокзале. На вокзале сейчас поезд московский встречают. Ребята наши все, поди, там. Карманы, поди, чистят у публики... Весело! А здесь лежи, как дурак, на простыночках..."

Приподнялся Петька на локте, оглядел спящих ребят, усмехнулся горько.

"И как это, - думает, - могут люди терпеть? Ведь живут же... И убегать не думают... Даже в лапту играют!"

Лежит Петька. Потом обливается. Спать не может. А вентилятор: ж-жу... ж-жу...

Вдруг далеко где-то колокол ударил.

На каланче пожарный ночные часы отбивал:

Бом-м!

Бом-м!

Бом-м!

"Три часа", - сосчитал Петька. И вдруг - часики вспомнил. Задрожал весь.

"Нет, - думает, - терпения моего нету. Пойду. Попытаю... Может, и достану часики, раздобуду часики..."

Потихоньку оделся Петька, подумал немного и сложил одеяло в комок будто лежит человек под одеялом. Подушку примял... На цыпочках к окну подошел. Осторожно затворку поднял, открыл окно.

И сразу приятно ветром в лицо пахнуло. Задышал Петька полной грудью и высунулся из окна.

Прыгать, конечно, страшно: второй этаж, и камни внизу блестят: прыгнешь - костей не соберешь.

Рядом труба водосточная. Карниз узенький. А до трубы шага три.

Осмелел Петька, вылез на карниз, раздвинул пошире ноги и перемахнул к трубе. Вниз по трубе - плевое дело. Раз, раз и готово, - стукнули каблуки о камень.

Во дворе Петька. Ходит и место ищет, где часики закопал. А место известно - у забора, а до забора саженей на десять дрова...

Плотно Петькины часики дровами заложены.

"Ну, - думает Петька, - ничего. Как-нибудь раскопаю".

Плюнул Петька на руки и ухватился за первое полено. Потащил к себе. А полено тяжелое, сырое.

Стащил Петька первое, за второе полено ухватился... Третье стащил. Отбросил. Этак штук двадцать раскидал, уморился, вспотел, весь в поленьях закопался. Но роет все-таки, пыхтит самосильно и знай себе тянет полено за поленом.

Вот подцепил он какой-то тяжеленный чурбан с самого верха. Не выдержали руки - рухнул чурбан, загремел. И вся поленница рухнула.

Раздался вдруг лай. Пес откуда-то выскочил.

Испугался Петька - бежать не может.

А пес лает, воет, зубы на Петьку скалит, и глаза у него что у волка горят.

Сидит Петька, в дровах окопавшись, дрожит и думает... Думает-вспоминает. И все не может припомнить, как эту чертову собаку зовут... Трезор, что ли? Или Барбос? Или Шарик? И вдруг вспомнил.

- Король! - кричит. Негромко кричит. - Король! Дура! Цыц, на место!..

И сразу перестал лаять Король. Завилял хвостом, погасил глаза и отошел в сторону.

А Петька - что было духу - к трубе. Взобрался по трубе на второй этаж и в окно. Чуть с карниза не сверзился. Влез все-таки.

Койку свою отыскал. Сел, стал раздеваться. Скорее, скорее. И все дрожит. Зубы даже лязгают.

Снял Петька первый сапог и неосторожно бросил его на пол. От стука чернявенький проснулся. Поглядел на Петьку, зевнул и спрашивает:

- Ты куда это, - спрашивает, - ходил?

Смутился Петька.

- В ватер, - отвечает, - ходил.

- А зачем же... в сапогах?

Но не дождался чернявенький Петькиного ответа - заснул.

И Петька тоже разделся, залез под одеяло и - раз-раз - захрапел.

И во сне Петьку дрожь пробирала.

Удивительное дело - захворал Петька.

Странно даже. В какие, бывало, переделки парень попадал - ни малейшего кашля. Даром, что чахлый, грудь никогда не болела.

Прошлым годом в октябре в заморозки купался - и ничего. Всякую гадость ел, голодал неделями - тоже ничего. А тут на тебе - заболел.

Снесли Петьку в приютский лазарет и определили у него тяжелое воспаление в легких.

Ухаживал за Петькой санитар Рудольф Карлыч.

Хворал Петька три недели. Целых три недели без памяти лежал и к смерти готовился.

Но не умер, а выжил. Не такой Петька парень, чтобы умереть. Выжил. В себя пришел.

Проснулся Петька в дождливый день. За окнами дождь шел. В лазарете карболкой пахло и тихо было.

Повернулся Петька на другой бок и вспомнил.

На каланче часы били: бомм, бомм... Потом Король залаял.

Вспомнил Петька все и понял: болен был долгое время.

А тут Рудольф Карлыч вошел. Увидел, что Петька жив и здоров, обрадовался, руками всплеснул.

- Ах, - говорит, - наконец-то! Наконец-то ты, бедный головушка, ожил. Поздравлять мне тебя от чистый сердца! Браво!

Лежит Петька, не улыбнется даже. Молчит.

- Молчи, - говорит Рудольф Карлыч. - Молчи. Тебе говорить нельзя. Тебе отдыхать надо. Кушать надо... Бульон.

Ушел Рудольф Карлыч.

Через минуту возвращается, да не один, а с чернявеньким. Несет чернявенький на железном подносе тарелку супа. И улыбается во все зубы.

- Здорово! - кричит. - Поздравляю!

И ставит перед Петькой суп. Стал Петька есть суп. Ест потихоньку, глотает полегоньку. А чернявенький сел рядом. Нагнулся и Петьке на ухо шепчет.

- У меня, - шепчет, - к тебе дело есть. Поговорить надо. Важное дело.

Поднял Петька голову:

- Что такое?

Но тут Рудольф Карлыч вмешался.

- Нет, - говорит, - больному отдыхать нужно. Ему разговор вредно. Уйди. Не мешай ему кушать бульон.

Поднялся чернявенький.

- Ладно, - говорит, - что ж делать. Отдыхай. После поговорим, как окрепнешь немножко... Зайду я к тебе. Прощай.

Ушел чернявенький.

А Петька лежит и думает: