Часы

— Уж это так… конечно… — подтвердил Федот, конфузясь и переминаясь с ноги на ногу. — Насчёт пятачка не сумлевайся, заплатим. Премного тебе благодарны за услужение. А только я ещё к тебе с просбицей, с последней: пожалуйста, Иван Матвеич, сделай милость, повесь и пусти их сам! Боюсь я до страсти с первого-то разу, как бы чего не сломать, не сдвинуть… Люди мы тёмные, непонимающие.

— Ладно, не прекидывайся! — рассмеялся приказчик. — Больно ты ловкий, как я погляжу: купи ему, — мало с ними было хлопот-то! — да ещё устраивай! Хорош гусь!

Однако, как ни ломался приказчик, а всё-таки согласился и отправился с Федотом.

Когда они проходили по улице, вся деревушка знала уже о событии: из калиток и окон выглядывали любопытные лица; от одной избы побежали за ними несколько более шустрых ребятишек, которые, робко пересмеиваясь между собой, просили показать им невиданную диковинку.

— Ни шкните у меня, пострелята! Вот я задам вам! — прикрикнул приказчик, когда ребята осмелились и стали приставать назойливее.

Те немного отстали, но потом побежали снова, и толпа их с каждой минутой увеличивалась.

Вся семья Барсуковых была в сборе и встретила пришедших чинно, с серьёзными лицами, какие всегда бывают у крестьян, когда совершается что-нибудь, хотя и незначительное, но выходящее из ряда обыденного.

— Ну, вот, — сказал приказчик, оглядывая избу, — на этой самой стенке, у дедушкиной печки, им самое удобное и подходящее место. Пущай он сторожит за ними и гирьки поднимает, чтобы не останавливались… Ему это удобно, да и дело всё-таки будет…

Дед улыбнулся и хотел что-то сказать, но раскашлялся и только махнул рукой. Понадобились костыль с молотком. Последний нашёлся, но костыль пришлось долго разыскивать по соседям. Наконец, часы были повешены, пущены в ход, и через минуту они впервые огласили избу звонкими, непривычными ударами. С раскрытыми ртами и расширенными, горевшими зрачками все дивились, переглядываясь между собою. Торжествовавший Федот даже перекрестился от умиления.

— Теперь готово, а как узнавать время — от Федота научитесь, он знает, я ему показывал… — заключил приказчик и с этими словами направился из избы.

Братья пошли проводить его до ворот и горячо благодарили за оказанную услугу, обещаясь отплатить за неё самым лучшим коровьим маслом. Они долго стояли и кланялись приказчику.

Безотчётное, безмолвное изумление присутствовавших, между тем, постепенно переходило в оживление. Каждый высказывал свои соображения об устройстве часов, допытывался, со всех сторон заглядывал, а ребятишки любовались разрисованными на них цветами и бойким, блестящим маятником. Обычные мелкие дела все были забыты. Тихий, сдержанный говор с каждой минутой усиливался, словно надвигался прилив: «Марья, Марья, а ты погляди-ка!» «Ну, это што! А, вот, как они зашипели, да вдарили»… «А цепка-то, цепка-то глянь какая!»

Когда вернулся в избу Федот, все обступили его: «Тятя, научи!» «Дяденька, научи!» Он с радостью принялся за объяснения и важно присовокупил, что штука эта умственная и сразу всё понять невозможно. Изба, между тем, наполнялась любопытными; приходили посмотреть соседние мужики и бабы с грудными ребятами на руках; они молились на образа, отвешивали хозяевам поклоны, вставали где-нибудь в уголке или присаживались на лавках. Скоро народу набралось столько, что в избе совершенно уже не было места, и масса любопытных влезала на завалинку, заглядывая в открытые окна. От сгущавшихся сумерек в избе становилось темно. Всё время сердито качавший головою дед не выдержал и захрипел, с трудом слезая с печи:

— А ужинать-то мы ноне будем? Хотели покос начать завтра… Пораньше-то встать не надо? Ах, вы, умные головы! Ах, вы, затейщики! Ты, старуха, чего тут глядишь? У меня, штобы живо, одним духом!

Слова эти подействовали. Стали собирать на стол. Кто побежал за хлебом, кто за квасом. Многие из посторонних посетителей начали расходиться, но прибывали новые, те, что были где-нибудь в поле и только что вернулись. Пришёл и деревенский пастух, крошечный, худой мужичонка со сморщенным, безбородым лицом, как у скопца, и своим тонким, бабьим голоском радостно поздравил Барсуковых с новинкой. Он долго смотрел на часы, внимательно выслушал объяснение Федота, но ровно ничего не понял и заявил:

— Ну, да когда понадобится, скажите! А штука эта для нашего брата самая подходящая: с ними скотинку выгнать не просрочишь.

Пришли староста, тётка Дарья и лесник Михайло. Некогда было ложки поднести ко рту.

Дед ворчал:

— Ну, времячко подоспело: в собственном доме покоя не имеешь! Ах, штоб те, тут совсем! Хуже, чем на ярмонке… Да пропади они пропадом и часы-то ваши!

Когда после ужина все разбрелись из избы на ночлег, кто в сени, кто на сеновал, кто прямо на двор, в телеги, и когда дед, вздохнув облегчённо, встал перед божницей на молитву, перед самым его носом в окне показалась чья-то всклокоченная голова с жадно горевшими любопытством глазами.

— Где часы-то? — задыхаясь, спросила она, словно желая взглянуть на какое-то чудо.