Часы

— Ну и глупый же ты! Я ж тебе сказала, я их выведу.

— А, — говорит Квентин, и Вирджиния не глядя знает, что Квентин с Джулианом про себя смеются над Анжеликой, а заодно, может быть, и над ней самой. Даже сейчас, в двадцатом веке, смерть по-прежнему в умелых руках мужчин, которые добродушно подсмеиваются над женщинами, сооружающими смертные одры и рассуждающими о возрождении частиц теплящейся жизни, затерянной в пейзаже, посредством волшебства или даже простого напряжения воли.

— Ну что ж, — говорит Вирджиния, — кажется, все готово.

— Нет, — возражает Анжелика, — еще розы.

— Верно, — соглашается Вирджиния, с трудом сдерживаясь, чтобы не запротестовать и не потребовать, чтобы сначала положили птицу, а розы расположили вокруг нее уже после. Ясно ведь, что поступить следует именно так. И если бы не присутствие Ванессы с мальчиками, она бы обязательно начала спорить с пятилетним ребенком по этому поводу.

Анжелика берет одну из сорванных ими желтых роз и аккуратно кладет ее на край травяного холмика. Потом добавляет к ней еще одну, потом еще и еще, пока не получается подобие кольца из бутонов, колючих стеблей и листьев.

— Красиво, — говорит Анжелика, и, как ни удивительно, так оно и есть. Вирджиния с неожиданным восхищением разглядывает это скромное ложе из цветов и колючек, этот дикий смертный одр. Она бы сама хотела лежать на таком.

— Ну, давай положим ее теперь, — мягко предлагает она Анжелике.

Вирджиния наклоняется к Анжелике, чувствуя, что они связаны сейчас общей тайной. Есть некая сила, которая их сейчас объединяет, они соучастники, и их сиюминутные отношения, не являясь впрямую ни отношениями между матерью и ребенком, ни эротическими, тем не менее содержат в себе элементы и того и другого. Их сейчас связывает некое понимание. Понимание, которое трудно выразить словами. Вирджиния чувствует это кожей, как погоду, но, вглядевшись внимательнее в лицо Анжелики, по ее отсутствующему взгляду убеждается, что девочке эта игра уже начинает надоедать. Она сделала кроватку из роз и травы, и теперь ей хочется как можно быстрее разделаться с птицей и отправиться на поиски гнезда.

— Да, — соглашается Анжелика.

Уже в пять лет она научилась изображать поддельный энтузиазм по отношению к делам, которые ее абсолютно не интересуют, тогда как в действительности ей хочется, чтобы ее похвалили и отпустили на все четыре стороны. Квентин опускается на колени и бережно, невероятно бережно кладет птицу на траву. О, если бы все мужчины были грубыми, а женщины — нежными, о, если бы все было так просто! Вирджиния думает о Леонарде, хмурящем брови над корректурой с твердой решимостью вычистить не только все ошибки наборщиков, но расправиться с бездарностью в принципе. Она думает о Джулиане на Узе, вспоминает, как он с закатанными по локоть рукавами сидел на веслах и как ей показалось, что именно в тот день, в тот миг он перестал быть ребенком и превратился в мужчину.

Квентин убирает руки, и Вирджиния видит, что птица лежит, плотно подтянув крылья к бокам, небольшим компактным комочком. Вирджиния понимает, что она мертва, что она умерла еще в ладонях у Квентина. Впечатление такое, что она хотела сжаться как можно сильнее. Темнеют черные бусины ее открытых глаз, серые лапки, крупнее, чем можно было предположить, поджаты и подвернуты внутрь. Ванесса подходит и говорит:

— Теперь нужно оставить ее в покое. Мы сделали все, что могли.

Младших детей не приходится просить дважды. Анжелика, задрав голову, начинает кружить у дома в надежде обнаружить гнездо под застрехами. Квентин вытирает руки о свитер и уходит в дом, чтобы вымыть их с мылом. (Видимо, он считает, что птица оставила у него на ладонях некий след смерти. Неужели он верит, что от него можно избавиться с помощью английского мыла и тетиного полотенца?) Джулиан остается стоять в почетном карауле над птичьим трупиком вместе с Вирджинией и Ванессой.

— Анжи так возбудила идея гнезда, — говорит он, — что она даже забыла пропеть свою молитву.

— Получается, что раз мы приехали раньше времени, — говорит Ванесса, — нам сегодня чаю вообще не дадут?

— Дадут, — отвечает Вирджиния. — У меня есть все, что нужно. И помощь Нелли нам совершенно не требуется.

— Ну, тогда… — говорит Ванесса, разворачивается и идет к дому вместе с Джулианом, который берет мать под локоть. Вирджиния еще на мгновение задерживается над мертвой птицей в ореоле из роз. Похоже на шляпку. Нечто вроде недостающего звена между дамской шляпкой и смертью.

Она сама хотела бы лежать вот так. Несомненно хотела бы. Ванесса с Джулианом могут заниматься своими делами, пить чай, путешествовать, а она, Вирджиния, Вирджиния, уменьшившаяся до размеров дрозда, позволила бы себе превратиться из угловатой сложной женщины в украшение на шляпке, в дурацкую неодушевленную вещь.

Кларисса, думает она, на самом деле не невеста смерти. Кларисса — смертный одр, на который эту невесту положат.

Миссис Дэллоуэй