Часы без пружины

Дома застал он Веру Гавриловну с сыном.

- Здравствуйте, Николай Аникеич, - протянул руку Вася, я вам не помешаю?

- Господь с тобой, Василий Александрович, - улыбнулся Николай Аникеевич. И вообще-то был ему паренек симпатичен, а сегодня прямо обрадовался, с удовольствием поглядел на унылую его физиономию. "Хоть отвлекусь от белиберды всякой". Как дела?

- Да ничего вроде.

- Все тужишь?

Легкий румянец выступил на молодом лице, прокатились желваки. Вера испуганно оглянулась от плиты - материнская телепатия.

- Я ж вас просил, Николай Аникеич...

"Бедный маленький дурачок, - подумал Николай Аникеевич, из-за чего кручинишься? Ну, обманула тебя какая-то вертихвостка из города Риги, спасибо ей скажи! Сколько в мире девушек, одна другой лучше, и как мало отпущено дней для радости". Странные были эти мысли для Николая Аникеевича, потому что жалеть он не любил. Не столько жалость, сколько раздражение вызывали в нем те, кто страдал. Слабые люди. А сегодня словно теплая волна приподняла его, закачала и приблизила к Васе.

- Чудак-парень, - как можно мягче сказал Николай Аникеевич. - И чего ты все переживаешь? Ты не сердись. Я тебя обидеть не хочу...

- Да я не сержусь, - слабо усмехнулся Василий, и желваки скатились с юных его щек.

Вера снова обернулась от плиты, два взгляда короткой пулеметной очередью: любящий, жалеющий - сыну и благодарный, нежный - мужу.

- Как насчет обеда?

- Уже, Коленька, подаю, - весело пропела Вера.

- А что, может...

- Есть, хозяин! - еще веселее отозвалась жена и ловким движением плотно, но без стука поставила на стол бутылку "Экстры".

Не ошибся, не ошибся он в Верушке, с удовольствием подумал Николай Аникеевич, хорошая баба. Неизбалованная. И парень скромный.

Все эти мысли были привычны, приятны, у каждой было свое уже определенное место, и заставили они забыть Николая Аникеевича о часах, старичке в вельветовой пижамке, о блоке и космическом центре, интересующемся его, Николая Аникеевича, внутренним миром.

- Садись, Василий, и ты, Верочка, хватит крутиться.

Николай Аникеевич неловко отодрал язычок у водочной завертки. Бутылка запотела и приятно холодила руку. Он налил аккуратно, не пролив ни капли, в три рюмочки, поднял свою.

- За твое, Василий Александрович, здоровье. Чтоб веселей смотрел!

- Спасибо, Николай Аникеич, да я ничего...

Чокнулись, выпили. Приятным летучим теплом отозвалась рюмка. Все хорошо, твердо, по-хозяйски, сказал себе Николай Аникеевич. Все устроено в мире правильно. А старуха с астматическим свистом, которую ты обдурил безбожно? Николай Аникеевич нахмурился. Такое было впечатление, что не он это, а какой-то гадкий голосочек осведомился язвительно про старуху.

- Ты что, Коленька? - спросила Вера.

- Что я?

- Нахмурился вдруг... - сконфузилась она.

Проклятая эта лысая старуха, век бы ее не видать с ее вазой. Влезла, испортила настроение свистом своим астматическим. "А вы меня не обманываете?" - "Обманываю. Конечно, обманываю, а ты как думала, старая дура? Не двести, как я тебе даю, а кусок как минимум. И никакого дефекта в твоей вазе нет".

И Вера тоже хороша, засматривает испуганно. Будда он, что ли, какой-то, чтобы смотреть на него.

- Может, еще по одной? - робко спросила Вера.

И было это на нее непохоже. Чувствовала, бабьим своим чутьем чувствовала, что идет в душе мужа какое-то опасное окисление.

- Спаиваешь, супруга? - хотел пошутить Николай Аникеевич, но спросил как-то тяжко, чуть ли не всерьез спросил. И добавил, чтобы не нарастала пауза: - Что, Вась, нового?

- А что нового, Николай Аникееич, может быть? На новый объект переходим.

- А у нас импортная косметика была, - сказала Вера Гавриловна, - ужас сколько народу набежало.

- За косметикой? - недоверчиво спросил Николай Аникеевич.

- Так ведь особая помада. Дефцытная!

Как ведь старается его развеселить верная жена. Даже специально произнесла на дурацкий манер: "Деф" цыт..."

- Господи, и как это могут люди давиться из-за какой-то паршивой помады?

- Ничего ты, Коленька, не понимаешь. Ты и представить не можешь, что такое помада для женщины...

"У тучной старухи губы были слегка подкрашены", - с ненавистью подумал Николай Аникеевич и зло сказал:

- Мажутся...

Кончали обед молча, и молча Василий пошел одеваться.

- Обожди, Вась, - сказал Николай Аникеевич, - зайдем-ка на секундочку ко мне в комнату.

- Для чего? - спросил Вася и снова, как при встрече, слегка покраснел.

"Врешь ведь, - недобро подумал Николай Аникеевич, отпирая ящик стола, где лежали у него деньги. - Врешь ведь, прекрасно ты, друг мой любезный, знаешь, зачем я тебя позвал". Он взял двадцатипятирублевую бумажку - он всегда давал столько, - но неожиданно для себя добавил еще одну.

- Держи.

- Спасибо, Николай Аникеевич, не надо.

- Ладно, ладно, дело молодое, пригодятся.

- Честно, не надо, - еще больше покраснел Василий.

- Это почему же?

- Да не надо... Понимаете, я из-за этих денег лишний раз к вам зайти стесняюсь... Как будто тем самым напоминаю...