Часы без стрелок

Марта приехала на другой день, как только нашла женщину, на которую можно было оставить детей. Мелон, как старший брат, имел решающий голос в финансовых вопросах. Дела оптовой фармацевтической фирмы были расстроены так, как никто и не подозревал. Том любил выпить, Люсиль — транжирила деньги, и оптовой фармацевтической фирме грозило банкротство. Мелон несколько дней проверял бухгалтерские книги и производил подсчеты. Покойный брат оставил двоих мальчишек, ходивших в среднюю школу, и, когда Люсиль объявили, что ей придется зарабатывать на жизнь, она сказала, что, наверное, устроится на работу в антикварный магазин. Но в тамошнем антикварном магазине не было свободных мест, к тому же Люсиль ровно ничего не смыслила в старинных вещах. От былой красоты у нее ничего не осталось, и она не так оплакивала мужа, как то, что он плохо вел дела и оставил ее неимущей вдовой с двумя подростками без всякого умения зарабатывать деньги. Д. Т. и Марта пробыли там четыре дня. После похорон, уезжая, Мелон оставил Люсиль чек на четыреста долларов, чтобы семья могла кое-как перебиться. Через месяц Люсиль поступила на работу в универмаг.

Скончался Кэб Бикерстаф, а Мелон разговаривал с ним как раз в то утро, когда он взял да и умер у себя за столом в Миланской энергетической компании. Мелон никак не мог припомнить, как себя вел и о чем разговаривал в то утро Кэб Бикерстаф. Все это было так обыденно, что нечего было бы и вспоминать, если бы в одиннадцать часов утра Кэб не навалился на стол и не умер тут же от удара. Когда Мелон подавал ему кока-колу и крекеры, он казался таким, как обычно, и с виду был совершенно здоров. Мелон вспомнил, что, кроме кока-колы, он попросил таблетку аспирина, но и в этом не было ничего примечательного. Войдя в аптеку, он сказал: «Ну как, очень надоела жара, Д. Т.?» И это тоже было естественно. Но Кэб Бикерстаф час спустя умер, и тогда кока-кола, аспирин, крекеры и стереотипная фраза сложились в таинственный узор, который навязчиво преследовал Мелона. Умерла жена Германа Клина, и его магазин был целых два дня закрыт. Герману Клину больше не приходилось прятать свое виски в рецептурной у Мелона, теперь он мог пить его дома. В это же лето умер и мистер Бирд, дьякон первой баптистской церкви. Мелон не был близок ни с кем из этих людей и, пока они были живы, ими не интересовался, но их смерти вплелись в тот таинственный узор, который неотступно приковывал внимание Мелона, хотя при жизни люди эти были мало примечательны. Вот так и провел свое последнее лето Мелон.

Он с трудом влачил свои дни, боясь обратиться к врачам и поговорить по душам с женой. Каждое воскресенье он ходил в церковь, но доктор Уотсон был проповедник простецкий, он обращался к живым, а не к тому, кто должен был умереть. Он сравнивал святые дары с автомобилем. Говорил, что людям время от времени нужно заправляться, чтобы духовная жизнь у них шла полным ходом. Его проповеди чем-то оскорбляли Мелона, хоть он и не мог бы сказать, чем именно. Первая баптистская церковь была самым большим храмом в городе, и ее владения стоили не меньше двух миллионов долларов. Дьяконы были людьми состоятельными. Столпами церкви — миллионеры, богатые врачи, владельцы коммунальных предприятий. Но хотя Мелон исправно посещал службу каждое воскресенье и все прихожане, по его же мнению, были людьми благочестивыми, он чувствовал себя как-то отчужденно. После каждой службы он обменивался с доктором Уотсоном рукопожатием, но не ощущал никакой близости ни с ним, ни с другими верующими. Он робел и стыдился говорить о смерти, несмотря на то, что родился и вырос в лоне первой баптистской церкви и не знал другого источника духовного утешения. Поэтому в ноябре, вскоре после того, как он вторично выписался из больницы, он надел свой новый спортивный серый костюм и отправился домой к священнику.

Доктор Уотсон поздоровался с ним не без удивления.

— А вы прекрасно выглядите, мистер Мелон!

Мелон в своем новом костюме был похож на мумию.

— Я рад, что вы зашли. Я всегда очень рад видеть моих прихожан. Чем могу служить? Хотите стаканчик кока-колы?

— Нет, спасибо, мистер Уотсон. Я хотел бы с вами поговорить.

— О чем?

Мелон ответил еле слышно и почти неразборчиво:

— О смерти.

— Рамона! — заорал мистер Уотсон служанке, которая тут же прибежала на зов. — Подай нам с мистером Мелоном кока-колы с лимоном.

Пока подавали напитки, Мелон то клал свою тощую ногу в дорогих фланелевых брюках на ногу, то снова ее снимал. На бледном лице горел румянец стыда.

— Понимаете, — сказал он, — вам же сам бог велел разбираться в таких вещах.

— В каких вещах? — спросил доктор Уотсон.

Мелон, наконец, осмелел:

— Насчет души и того, что происходит в загробной жизни.

Имея двадцатилетний опыт, доктор Уотсон мог произнести в церкви проповедь о душе, но у себя дома, один на один со своим прихожанином, он вдруг смутился и пробормотал:

— Не понимаю, о чем вы меня спрашиваете, мистер Мелон…

— Мой брат умер, у нас в городе умер Кэб Бикерстаф, умер Бирд, и все это только за последние семь месяцев. Что с ними происходит после смерти?