Часы без циферблата, или Полный ЭНЦЕФАРЕКТ

Он увидел, как гость Светланы быстро направляется к «Ладе». Ушёл! Сердце бешено колотилось: «Может, вернуться?» Сегодня утром он твёрдо решил поговорить со Светой, обсудить один вопрос, который мучил слишком давно. Это касалось официального признания дочери со всеми вытекающими формальностями: он хотел, чтобы Таня носила его фамилию. Тем более и мама настаивала, часто возвращалась к этой теме и не понимала, почему он так тянет. Пётр не тянул. Любая попытка завести разговор заканчивалась ссорой, и Света требовала сначала оформить законный брак, которому он неистово противился. Теперь он стал не нужен, и это давало возможность возобновить переговоры, по-другому это действо было не назвать.

Когда возвращались в город, в вагоне электрички кроме него и Танечки было полно народа. Он снова и снова проговаривал про себя давно заготовленные и заученные фразы, пытался отыскать новые правильные слова и, несмотря на любую реакцию, будет настаивать… Просить, в конце концов! Иногда он забывался и начинал громко убеждать воображаемую Светлану, Таня дёргала его за рукав и поглядывала грустными смышлёными глазами.

Если бы он только знал, что их поздний приезд вызовет такое непонимание, приехал бы гораздо раньше! Скорее всего, она ждала этого молодого мужчину, и он невольно нарушил все её планы. Было стыдно от того, что так нелепо повёл себя. Ревности не было. Гораздо легче одному, чем с ней, и дороги назад нет, только бы с Таней всё уладить.

Толик его не забывал, если был на берегу, и звал посидеть в тихом месте. Не всегда время было, работал много – мать на пенсии, Свету с Таней нужно тянуть, а Летиция денег не брала, ни копеечки, сколько раз поначалу предлагал. Последние два года не звонил, бесполезно, отвергала любой намёк на проявление заботы.

– У меня всё хорошо! – один ответ, и тем же голосом, спокойным и безразличным.

Пётр Алексеевич постоял ещё минут десять, снял очки с толстыми стёклами, которые так ненавидела Света, и решительно направился в сторону автобуса. Ноги мгновенно стали мокрыми, и противно хлюпало в ботинках, светлый плащ, набрав воды, казался тёмным. Сырость подбиралась к самому телу, вечер стоял далеко не тёплый, но он ничего не чувствовал и то и дело смахивал с лица растекающиеся в разные стороны струйки дождя, и упрямо шёл, почти не разбирая дороги.

Это было нарушением всех его правил, лишено здравого смысла, неким проявлением отчаянной смелости, которой ему так недоставало. Его вечная трусость сказать «нет», самому себе назначить испытания и впоследствии сносить немыслимые страдания вызывали отвращение, и он словно увидел себя со стороны. Почему он стал таким? Что так сильно повлияло? Скорее всего, отсутствие в его жизни отца. Что могли заложить в когда-то неокрепшую душу подростка две овдовевшие женщины, мама и бабушка? И Лютик туда же! Нельзя было любить его так безоглядно и слепо. Это они зародили в нём мужскую слабость, и только Светлана, сама того не ведая, открыла ему глаза, и он наконец-то увидел себя таким, каким являлся на самом деле. Спасало, что мамы нет дома, иначе пришлось бы делать счастливое лицо, а это было крайне сложно, тем более сейчас.

На первое сентября Света купила большой букет белых гладиолусов – то ли нахлынули воспоминания детства, то ли вспомнила Олега и тот вечер, когда он пришёл в последний раз точно с такими же нелюбимыми цветами. Пётр Алексеевич с Аллой Сергеевной подъехали прямо к школе. Танюша стояла гордая и то и дело проверяла, на месте ли пышные белые капроновые банты. Все дети по классам выстроились на линейку. Когда десятиклассник нёс на плече первоклашку и та задорно улыбалась и что есть силы звенела в колокольчик, Петя не смог сдержать слёз. Удивлялся, как быстро бежит время, – не успел оглянуться, а Танечка пошла в школу. Потом однажды случится выпускной, вернее, через десять лет, и дальше много-много всего другого – надежд, радости, простых, на первый взгляд, вещей…

В один день, в середине сентября, Светлана проснулась от настойчивого звона будильника, пошла в ванную и поняла, что ждать больше не имеет смысла: залетела. Внимательно разглядывала себя в зеркало. Вопросы налетели на неё со всех сторон, запутали и не давали найти ответ, что с этим делать. Включила горячую воду и протянула руки, держала, пока могла терпеть. Всё было честно, и она старалась, чтобы этого не произошло. Ей никогда не приходило в голову остановить его, сказать: «Сегодня нельзя». Или надеялся, что уж она-то точно знает, как избежать последствий? Ему просто было всё равно! А она хотела, очень хотела, только боялась признаться.

Таня просыпалась сама и уже шуршала по полу толстыми носками из собачьей шерсти, которые на рынке с упорной настойчивостью покупала Алла Сергеевна и настоятельно просила передавать ей: если вдруг сотрутся до дыр, будет штопать, всё равно особо делать нечего – читать да штопать.