Часы для мистера Келли. Двое среди людей

На работе он пробыл ровно пять минут. Заперев двери кабинета, выдвинул ящик письменного стола и на задней стенке нашел небольшое углубление, заклеенное изоляционной лентой. Сорвал ленту и вынул десяток маленьких записочек, исписанных затейливым, витиеватым почерком Коржаева. Отдельно лежала записка Крота: «Порфирий Викентьевич Коржаев, русский, 1898 года рождения, проживает…» Балашов вновь все их внимательно перечитал, сколол скрепкой и положил в бумажник. Усмехнулся: «Вот и все, что осталось от человека. Знал бы он, что я сейчас встречусь с его купцом! Эх, жизнь наша куриная…»

Отворил дверь и заглянул к заместителю:

— Федор Игнатьевич, я тут по делам отъеду часика на два, если кто будет спрашивать, скажите — в Моссовете!..

Заместитель понимающе улыбнулся:

— Поезжайте, Виктор Михалыч! Все будет в порядочке!

Влившись в плотный поток автомобилей, черная «Волга» помчалась в сторону Преображенской площади.

Балашов был сосредоточен и не обратил внимания на то, что серое такси, остановившееся рядом с ним у светофора на Кировской, и такси, тащившееся где-то далеко позади на Комсомольской площади, и ехавшее впереди него на Красносельской улице — одно и то же…

Верный своей привычке, Балашов не стал подъезжать к самому дому. Он оставил машину за углом и отправился пешком, опираясь на трость. Подходя к парадному, остановился; чуть отвернувшись от легкого жаркого ветерка, прикурил сигарету, оглядел переулок. Позади — пусто. Навстречу торопливо шагал какой-то парень в железнодорожной фуражке. Балашов вошел в подъезд.

Девять часов тридцать минут

Когда Балашов открывал дверь лифта, его окликнули сзади:

— Не закрывайте!

Он обернулся и увидел, что сзади идет тот парень в фуражке. Зажав чемоданчик под мышкой, он на ходу рассматривал какую-то разлинованную тетрадь. Балашов посторонился, пропустил его в кабину.

— Вам на какой?

Парень сдвинул на лоб фуражку, почесал в затылке.

— А черт его знает! Это у меня новый участок…

Тихонов судорожно отсчитывал: «В доме шесть этажей. На втором лифт обычно не останавливается. Значит, остается четыре этажа. Лучше всего выбрать пятый. Скорее всего он должен сойти или на четвертом, или на пятом. Он, конечно, может сойти и на третьем. Тогда с пятого этажа я не разгляжу квартиры, в которую он войдет. Но на три верхних этажа шансов приходится больше. Рискну. Так, на первом этаже квартира слева — под номером шестнадцать. Три квартиры на каждой площадке. Значит, на пятом должна быть…»

Тихонов заглянул в свою тетрадь:

— В тридцатую квартиру мне надо. Наверное, пятый этаж… — внутренне замер: «А вдруг ему туда же?» Балашов разглядел, что на парне не железнодорожная, а связистская фуражка. «Большой человек, строитель коммунизма. За свои девяносто рублей, как бобик, бегает целый день по этажам. Наверное, соображает сейчас, у кого бы сшибить на бутылку…» Он отвернулся и нажал кнопку «4 эт.». Когда он вышел, парень несколько раз нажал кнопку, но лифт не трогался. Связист отворил дверь шахты и с грохотом захлопнул ее. Кабина медленно поползла вверх, и Балашов, уже нажимая на пуговицу звонка, услышал, как монтер заорал ему:

— Дверь за собой закрывать надо!..

Балашов даже удивился: «Вот щенок наглый!» И повторил, как было условлено, звонок: три коротких, один длинный.

Дверь отворил Крот, бледный, неряшливо одетый, заросший рыжеватой щетиной. В квартире было накурено, душно.

— Здравствуй, Геночка! Что-то ты сегодня не блещешь импозантностью…

— Здрасьте. А с чего же это мне блистать? Я ведь не в Сочах на пляже. Вы ж мне еще путевку в санаторий металлургов не достали.

— Зачем же это буду делать я? Вот получишь свою долю и достанешь сам. Только мне кажется, что тебе сейчас светиться на золотых пляжах противопоказано. Ты в нынешнем году уже в одном курортном городе побывал.

— Это вы мне как врач говорите?

— Как врач. Социальный. Лечащий язвы общества. По характеру заболевания тебе надо лечиться где-нибудь в средней полосе или за Уралом, в Сибири. Это я тебе по-дружески, ей-богу. Ну, давай…

— Что это вы такую заботу обо мне проявляете? Боюсь, как бы вы мне туда бесплатную путевку не организовали. С казенным проездом в спальном вагоне с решеточками.

— Ну, это у тебя от лукавого…

— Прямо уж от лукавого! Вы человек сильный, умный. Вам может показаться, что мне там будет лучше. Только я ведь тоже не вчера родился. Я так думаю: вы никому заботу о моем здоровье не передоверяйте. Берегите меня пуще глаза. А то, если меня начнет лечить уголовка, придется и вам встать на учет в этот диспансер.

— А ты меня не пугай. Я же ведь не нервный. Ты лучше подумай о спасении души, — криво улыбнулся Балашов.

— Мне о душе думать поздно. Ее теперь не спасешь. Я все больше о своем теле сейчас подумываю. Вот так!

— Ну ладно, хватит языком трясти. Давай открытку.

Крот, не сводя с Балашова глаз, залез во внутренний карман, достал обычную почтовую открытку. Взглянул на нее и с видимым сожалением протянул Хромому. Балашов, не торопясь, стал читать вслух: