— Зачем же? Просто я вам помогаю уяснить обстановку. А вся эта ваша истерика недорого стоит. У нас здесь и не с такими заявлениями выступали. Я, честно говоря, предполагал, что вы придумаете что-нибудь поновее. А это все я уже слышал.
— Вот это минутное сознание своего могущества вам дорого обойдется.
— Уже было. В самом начале вы об этом говорили.
— И повторять буду до тех пор, пока не восторжествует справедливость.
— Мне смешно вас в чем-то разубеждать. Вы же сами не верите в то, что говорите. Но в одном позвольте заверить: «справедливость» в вашем понимании не восторжествует. Нет. И вообще, время для светской беседы истекает. Давайте перейдем к делу. Ведь все ваши «протесты» — обыкновенный пробный шар. Вам сейчас очень любопытно, что я знаю. Случайно вас взяли или это результат нашей операции? Все эпизоды знаю или только кусок ухватил? Известны мне соучастники или нет? Ну и конечно, кто из них гуляет на воле, а кто сидит в соседней комнате? Как, Балашов, правильно я говорю?
— Ну, допустим. Я бы хотел знать по крайней мере, в чем меня обвиняют…
— Вы, конечно, меньше всего рассчитываете на мою откровенность. А вот я вас удивлю, Балашов. Я расскажу вам сейчас историю одного любовно задуманного, тщательно организованного и лихо совершенного преступления.
— Что ж, давайте. Послушаю опус из милицейской фантастики, — криво усмехнулся Балашов.
— Это не милицейская фантастика. Это наши будни. А чтобы нам не углубляться в дебри уголовной фантастики, я по ходу рассказа буду зачитывать показания Макса Цинклера, устраивать вам очные ставки с Геннадием Костюком, предъявлять детали, похищенные и изготовленные по вашему указанию Юрием Мосиным…
Тихонов подошел к сейфу, достал толстую коричневую папку.
— Вот оно, дело номер тысяча восемьсот тридцать один, — указал Балашову глазами на обложку, — по обвинению Балашова, Костюка и других…
Эпилог
«…Объявляется посадка на самолет ТУ-104, следующий рейсом № 506 по маршруту Москва — Одесса…»
— Ну, Стас, это меня вызывают, — сказал Приходько.
Тихонов допил кофе, поставил чашку на мраморный столик. Чашка слабо звякнула. Точка.
Пронзительно закричал сиреной электрокар. Целый поезд тележек двигался к огромным грузовым самолетам, грохотавшим на краю аэродрома. На тележках возвышались аккуратные контейнеры. Тихонов посторонился, пропуская поезд, и увидел четкую надпись на крашеном дереве обивки:
«Осторожно! Не кантовать!
Часы «Столица».
Сделано в СССР,
Получатель м-р Уильям Келли,
«Тайм продактс лимитед»
Лондон»
Двое среди людей
Повесть, основанная на фактах и документах
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Злодеяние
Владимир Лакс
— Сейчас налево, — сказал на Андроньевской Альбинас.
— Да ты что, друг! Здесь же «кирпич» — проезд закрыт, — рассыпал целую пригоршню картавых горошин таксист. — Объедем через следующий квартал.
Я как-то судорожно вздохнул и оглянулся. Сзади, в сумраке кабины, размазалось светлым пятном бледное лицо Альбинаса. Его русые волосы казались мне сейчас совсем черными, и длинная прядь на лбу повисла над глазом, как повязка у слепых.
Альбинас положил подбородок на спинку переднего сиденья и сказал:
— Тогда давай направо…
Я взглянул на щиток, часы показывали сорок три минуты первого.
«Волга» фыркнула на повороте и въехала в Рабочую улицу. Проезжую часть загораживал строительный тамбур.
— А, черт побери! — заругался таксист. — Снова перегородили…
Он часто ругался, но оттого, что очень смешно картавил, раскатывая во рту букву «р», будто этот один большой звук дробился о зубы на добрую дюжину маленьких круглых звучков, руготня его получалась несерьезной и совсем не злой. Он притормозил машину:
— Посидите, ребятки, минуту, я взгляну, можно ли проехать. А то здесь на мусоре баллон в два счета проколешь.
— Может, мы здесь выйдем? — сказал Альбинас, прижимая мне локтем руку. — Ведь рядом…
Я отодвинул руку и отвернулся:
— Нет, поедем дальше. Устал я. В крайнем случае объедем.
— Как хотите, — пожал плечами таксист. — Я тогда выйду посмотрю.
— Давай, — кивнул я.
Таксист оставил фары зажженными, и тихая зеленая улица просвечивалась белым мертвенным светом далеко, почти до конца. И фигура таксиста казалась от теней громадной, расплывчатой, очень сильной.
— Ты что, сдрейфил? — хрипло выдохнул Альбинас. — Ты его куда везешь?
— К дому, — резко обернулся я. — Ты дурак. Смотри, людей еще полно на улице.
Не было на улице никаких людей. Я почувствовал, как у меня остро заболел живот, защемило, заныло под ложечкой.
— Не, Володька. Испугался ты, — покачал головой Альбинас.
На скулах у меня набухли тяжелые соленые желваки, и все время набегала слюна, и сколько я ни сплевывал, она заполняла рот густой противной пеной.