Часы для мистера Келли

— Опять двадцать пять. Встаньте и посмотрите.

— Хорошо. Я вам немного доверяю. Вы можете мне сказать, когда я встречал последний раз Коржаева?

— Это было между пятнадцатым и двадцатым марта. Точно не помню день, но он передал тогда партию колес, трибов и волосков. Да бросьте вы, господин Макс, меня проверять. Я же ведь вам уже доказал, что, если бы я был из КГБ, мы бы продолжали нашу беседу не здесь, а на Лубянке.

— Может быть…

— И я вам вновь напоминаю: отказавшись, вы потеряете больше, чем я…

В комнате было уже невозможно дышать. Пот катился по их распаренным лицам, их душила жара, злость и недоверие.

Гастролер не выдержал:

— Я вас готов слушать…

Балашов вдохнул всей грудью.

— Я приготовил вам весь товар, который должен был передать Коржаев. Но его неожиданная смерть меня сильно подвела. Поставщики, воспользовавшись срочностью наших закупок, содрали с меня за детали двойную цену…

— Меня это не будет интересовать…

— Очень даже будет интересовать, поскольку вы мне должны будете уплатить еще тридцать пять процентов.

— Никогда!

— Обязательно заплатите. Я не могу один нести все расходы.

— У нас был договор.

— Даже в расчеты по клирингу вносятся коррективы, исходя из коммерческой конъюнктуры на рынке.

— Это невозможно. Я буду отказаться от сделки.

Балашов про себя засмеялся: «Врешь, гад, не откажешься. Если ты КГБ не испугался, то лишних несколько тысяч тебя не отпугнут…» Они долго договаривались о месте и способе передаче товара.

— Деньги я буду давать на товар.

— Пожалуйста. Правда, как вы понимаете, на месте деньги я пересчитывать не смогу. Но я уверен, что деньги будут полностью. Вам же придется еще целые сутки ехать до границы — так что во избежание конфликтов на таможне…

— Я вас понимаю. Кто гарантирует мне, что вы давали весь товар, а не половину?

— Перспектива наших отношений. Вы, несомненно, после реализации этой партии еще раз захотите вернуться. И я не откажусь от сотрудничества с вами. Сейчас готовятся к выпуску часы новой модели экстра-класса, и они пойдут через мои руки. Так что…

— Вы кусаете за горло, но вы настоящий бизнесмен. Хорошо. До завтра…

Было без четверти двенадцать, когда из парадного вышел человек. На его сухом красном лице с глубокими, будто резаными морщинами застыло выражение спокойного презрения ко всему окружающему. Вынув из кармана темные очки, человек надел их и не спеша, не глядя по сторонам, направился к Преображенской площади. Пройдя квартал, он свернул за угол. Метрах в ста от перекрестка стоял у тротуара белый лимузин «мерседес-220». Так же неторопливо человек сел в машину, включил двигатель и уехал…

Парень в связистской фуражке равнодушно поглядел вслед великолепной машине, над задним бампером которой был укреплен необычный длинный номер «ВН 37149». Потом снял фуражку, вытер носовым платком пот со лба, остановил проезжавшее мимо такси — серую потрепанную «Волгу»…

Полдень

Балашов захлопнул дверь, вернулся в комнату.

— Вылезай!

Крот не откликнулся. Хромой подошел к шкафу, распахнул дверцу. Крот сидел между платьев на каком-то тюке, неестественно закинув голову.

— Ты что, заснул? — Балашов толкнул его, и Крот так же неестественно-покорно подался, тупо, словно тяжелая ватная кукла, выпал из шкафа. Хромой вздрогнул и невольно отшатнулся. Несмотря на жару, лицо у Крота было землисто-зеленое и между тусклыми волосками бороды застряли капли липкого пота.

— Елки-палки, у него обморок!

Балашов взял со стола графин с теплой водой и выплеснул всю ее на голову Крота. Белые, с тонкими голубыми прожилками веки задрожали, изо рта вырвался тяжелый вздох:

— О-ох!

Балашов сел в кресло. «Ну и дела! До хороших времен дожил ты, Балашов, если твои уголовники-подхватчики падают в обморок, как институтки. От жары, видимо, скис. Там же совсем дышать нечем. Вот зараза, чуть все дело не провалил. Хорош был бы я, если бы он на Гастролера из шкафа выпал. Но, молодец, собака, обмер там, но не пикнул. Жажда жизни, ничего не поделаешь. Он надеется тоже проехать на этом коньке. Шутишь, дорогой мой Крот, дела твои швах! Боливару не снести двоих. Мне даже не денег тебе жалко, дурачок. Ты правильно заметил в прошлый раз, что очень много знаешь. Слишком много…»

Крот открыл пустые, бездумные глаза, уставился в потолок.

— Вставай, Аника-воин, хватит отдыхать. Выпей коньячку, согреешься.

Крот повернул к нему голову, слабо улыбнулся:

— Очень жарко было, дышать нечем, нафталина нанюхался и сомлел.

— Вижу, что не воспарил. На, выпей.

— Не хочется, дышать тяжело. Воды хочу со льдом.

— Ананас в шампанском не желаете? Пей, говорят тебе, — сразу полегчает.

Крот, морщась, стуча зубами о край стакана, хлебнул обжигающую жидкость.

— Как, очухался или еще не совсем?

— Вроде бы в порядке.

— Когда Лизка придет?

— Она до восьми, по-моему.

— А что ты ей говоришь, почему, мол, на улицу не выходишь?

— Отпуск, говорю. Обидели меня на работе — понизили. Вот и переживаю дома свою беду.

— А она что?

— Утешает. «На юг, — говорит, — давай поедем, отдохнешь, развлечешься». Ей-то и невдомек, что у меня за развлечения…