Часы на башне

Больше спорить было не о чем. Пошли вместе чай пить.

Портрет

Есть много разных портретов Сталина. Бывают портреты маленькие, такие, что умещаются на булавочной головке. Бывают и такие, что выше семиэтажного дома.

Видел я немало портретов, нарисованных детьми. Портреты эти не были похожи один на другой.

Мальчик с Кавказа нарисовал товарища Сталина в распахнувшейся косматой бурке, в черкеске с газырями, на лихом коне. Конь мчится над кручей. Внизу облака. Наверху орел.

Девочка-китаянка нарисовала товарищу Сталину узкие глаза, немножко раскосые. Негритенок изобразил Сталина курчавым, с тугими, мелко вьющимися волосами.

Каждый прибавлял портрету сходство с людьми своего народа. Каждый пририсовывал знакомые черты отца, товарища или старшего брата.

Но самый удивительный, самый неожиданный портрет показал мне раз один мальчик за границей, в чужой заморской стране.

Я остановился в большом городе и жил там в красивой гостинице. В гостинице служил мальчик – «бой». Он чистил жильцам ботинки и с самого утра до поздней ночи мотался на побегушках. Целый день он бегал с письмами и разными поручениями с первого этажа на седьмой, с седьмого – на второй, со второго – на улицу, с улицы – в переулок, а там – в магазин, куда его посылали… Он так уставал, что иногда нечаянно засыпал над нечищеным ботинком. Тогда мрачный рослый швейцар под ходил к нему, брал грязную сапожную щетку и с размаху проводил ее жесткой щетиной по лицу мальчика. Бедняга вскакивал с лицом ушибленным и в ваксе.

Я однажды не вытерпел и заступился за мальчика. С этого дня мы с ним подружились. Он знал, что я приехал из Советской страны, и часто расспрашивал меня, как у нас живут, как учатся ребята и почем у нас вакса. Встречая меня, он украдкой салютовал – подымал кулак, как это делают революционеры.

Жил он, как все бои, в грязном и душном чуланчике под черной лестницей.

Как-то раз я пришел к нему в гости. Мы сидели с ним на скрипучей узкой кровати и разговаривали. Кто-то топал над нашими голо вами, сбегая по лестнице. Пахло ваксой и светильным газом.

Вдруг я увидел над кроватью небольшой портрет под стеклом в самодельной рамке, старательно выпиленной лобзиком. На портрете был изображен красивый мужчина со спокойными добрыми глазами. Густая черная борода скрывала нижнюю половину лица, а на самые брови была надвинута шляпа с широкими полями.

– Кто это? – спросил я.

Мальчик лукаво посмотрел на меня, потом перевел взгляд на стену, где висел портрет.

– Би-им, бюм-бум-бом, бэ-бам!.. – вдруг пропел он. – Слышали, где так часы играют на башне? Я один раз слышал по радио… На всю жизнь запомнил.

Он опять весело посмотрел на меня.

– Не узнаёте? Ловко! Значит, уж действительно никто не узнает, раз вы не догадались. Сказать вам, кто это? Только смотрите не раз болтайте, а то мне будет!.. Это… – Он заговорил шопотом. – Это Сталин.

Я расхохотался.

– Это Сталин? Да что ты, милый мой! Разве Сталин такой?

– Минуточку, – спокойно сказал мальчик: – он у меня загримированный. Сейчас я вам покажу.

Мальчик подбежал к двери, высунулся, огляделся, потом прикрыл дверь и быстро снял портрет со стены. Он вынул что-то из-под стекла – и знакомое спокойное и доброе лицо Сталина вдруг глянуло на нас. Мальчик держал в руке надставную бороду и шляпу. Они были вырезаны из плотной бумаги.

– Я видел в кино, – заговорил мальчик смущенно, словно оправдываясь. – Показывали один день советскую картину. Потом ее сразу запретили у нас. Там Ленин был загримированный. Он скрывался от белых. А этот портрет мне подарил один моряк. Но картинку надо было спрятать. Отнимут ведь… А я не хотел прятать. Я хотел, чтоб он всегда был со мной, тут. Я тогда взял да и сделал вот это… Вы только, пожалуйста, не говорите никому. Меня бы живо выгнали, если б узнали, что это Сталин.

Мальчик прислушался, потом быстро засунул бумажную бороду и шляпу обратно под стекло. Вошел швейцар.

– Живо сбегай в цветочный магазин для восьмого номера, – сказал угрюмый, обшитый галунами детина, – Чем ты тут занимаешься? Не дозовешься тебя!

– Я показывал господину портрет моего дедушки, – отвечал мальчик.

– Удивительно, как у такого почтенного и аккуратного на вид человека может быть эдакий бездельник внук! – проворчал швейцар, мель ком взглянув на портрет. – Уж, я думаю, он вел себя не так, как ты. Ты бы поучился у него.

– О, я стараюсь учиться у него, как толь ко могу! – с жаром сказал мальчик, вешая портрет на место.

Со стены между низко опущенной шляпой и пышной бородой на нас смотрели спокойные и всё понимающие глаза Сталина.

Ночные заботы

В Москве есть большой дом летчиков. Там, на восьмом этаже, живет мой старый товарищ, военный летчик Григорий Васильевич. Из окна комнаты хорошо видна вся Москва. Можно разглядеть Кремль вдали. Горят на башнях красные звезды. А ночью, если ветер летит оттуда, тихо доносится бой часов на большой кремлевской башне:

Би-им, бюм-бум-бом, бэ-бам!..

Жена Григория Васильевича умерла. Осталась у него маленькая дочка Лена.