Часы с лягушкой

Только одно меня сильно удивляло и даже обижало. Мама и Алешка почему-то не больно страдали. Конечно, мама иногда вдруг задумывалась, Алешка вдруг кидал быстрый взгляд на свои волшебные бумажные часы – но ни мама, ни Алешка не заламывали руки («О, горе мне, горе!») и не хлюпали мокрыми носами. Заметил я только, что Алешка стал внимательнее к маме и даже без всяких уговоров съедал по утрам ненавистную овсянку. Сидит, стучит ложкой на тарелке, наворачивает. И задорно говорит маме про папу:

– Ничего! Война придет – хлебушка попросит. Да, мам?

– Еще как попросит-то, – кивала мама, сдерживая улыбку.

– А мы ему не дадим! – это Лешка злорадно сказал.

– Ну… – мама немного замялась. – Немножко все-таки покормим.

– Ладно, покормим. И опять отпустим.

– Там видно будет, – говорит мама, забирая у него пустую тарелку.

Тут – суматошный звонок в дверь: ворвалась тетя Зина.

– Овсянку будешь? – спросила ее мама.

– Однозначно, подруга! Я вся в нерве! Сижу дома, никого не трогаю. Заходит какой-то хмырь. – Тетя Зина обрисовала его жестами – чуть немного от пола и в две руки в ширину. – Пупс такой.

– Теть Зин, – вмешался Алешка, – хмырь или пупс?

– А что, есть разница? – удивилась тетя Зина.

– Однозначно. Хмырь – худой, высокий и носастый. А пупс – круглый и розовый.

– Разбирается! – хмыкнула тетя Зина в его сторону. – Лопай овсянку.

– Уже слопал, – сказал Алешка. – А дальше что?

А дальше этот хмыристый пупс вручил тете Зине листовку, где было радостное сообщение: «Мы открылись!» Новый магазин. Первому покупателю – подарок. Если он сделает покупку на тыщу рублей.

– Ну я его намылила, конечно. А он, подруга, знаешь, что спрашивает: мол, соседи ваши дома? Ну я говорю: к ним сейчас не ходи. Не до подарков им. От соседки мужик недавно ушел.

«Страдает?» – спрашивает.

«Тебе-то что?» – говорю.

«А куда ушел-то?» – спрашивает.

«Дальний Восток», – говорю. Ну он тут начал выступать: кто да кто, где да где? Я уж хотела его веником по башке, а тут мой Гоша как гаркнет мужским басом: «Отвали!» – только мы этого пупса и видели.

Я особенно не прислушивался к этому трепу, но удивился, что маму он так заинтересовал. Она даже спросила:

– Зинк, а он еще в какие-нибудь квартиры заходил? Ты не заметила?

– А то я дура! Как Гоша его пуганул, так он и умелся. По ступенькам загремел.

– Спасибо, Зин. Каши добавить?

Тетя Зина доела овсянку и ушла к своему Гоше. А мама задумчиво помыла посуду. А Лешка спросил:

– Дим, а Дальний Восторг – это где?

– Восток, – поправил я. – На Дальнем Востоке.

– Понял.

А вот я не понял. Мама просила тетю Зину распустить слух, что папа в командировке, а она насплетничала совсем про другое. Запуталась тетя Зина. Или это я запутался?

Глава III Террорист Павлик

В один прекрасный день, вечером, к нам пришел Бонифаций. Он не только наш классный наставник, препод литературы и главный режиссер нашего школьного театра, но и довольно хороший человек. Даже умудряется всех нас любить, хотя и на репрессии не скупится. И говорит при этом: «Мне не важно, кем вы станете за порогом школы. Мне важно, чтобы за этот порог вы шагнули порядочными людьми».

Он вообще очень отзывчивый, добрый и заботливый. Может и нос вытереть, но и затрещину влепить. Чтобы мы шагали по жизни без соплей и порядочными людьми.

Он, собственно говоря, из-за этого к нам и приперся, Алешка мне рассказал.

Мама в это время что-то готовила, Алешка ремонтировал наш старенький тостер. Он у нас начал потихонечку сдавать – перестал выбрасывать из решетки хлеб, и нам из-за этого приходилось вытряхивать в мойку одни горелые крошки. Папа, когда тостер был молод, не очень его любил за внезапный треск. «Будто кто-то в спину стреляет», – смущенно говорил папа, вздрагивая. А теперь наш тостер не стрелял в спину, но потихоньку сжигал в своем нутре хлеб, словно прислушался к папе.

Алешка тостер, конечно, починит. Его всякая техника очень слушается. Правда, когда Алешка что-то чинит, то всегда этот прибор совершенствует. Даже чересчур. Пылесос он отремонтировал так, что при его испытании нам пришлось бегать за ним по всей квартире. Он разве что не взлетал к потолку и торопливо глотал все, что попадалось ему по пути. И остановился только тогда, когда подавился Алешкиным рюкзачком, трепал его как голодный бультерьер.

Когда приперся Бонифаций, мама сразу же поставила перед ним полную тарелку борща. Потому что Бонифаций живет почти одиноко, со старенькой мамой. Которой готовить некогда – она вяжет ему свитер. Второй год. Кто-то из наших ребят говорил, что этот свитер уже ниже колен. Может, Игоря Зиновьевича за то и прозвали Бонифацием. Или за его доброту и буйные кудряшки на голове.

– Здравствуйте, Игорь Зиновьевич, – настороженно встретил его Алешка. Он сразу понял, что Бонифаций пришел не просто так. – Ешьте, Игорь Зиновьевич, не стесняйтесь. У нас этого борща – как гуталина у Матроскина, а вы всегда голодный. Вы приходите почаще… – И осекся под строгим маминым взглядом.

Но Бонифаций не смутился, он Алешку хорошо знал. И, похоже, уважал его. Даже немного побаивался.

– Брысь отсюда! – сказала мама Алешке.