Часы Застывшего Часа

— Что мне делать? — вопросил он. Статуя молчала. Только пламя свечи робко дрогнуло от его дыхания. — Я всего лишь хотел уберечь тайну альва. Люди, пришедшие за ней, показались мне злыми. А сейчас мне кажется, они на стороне добра. — Язар тяжело вздохнул. — Что за детские противопоставления! Все они интриганы: и храмовники, и этезианцы, и небоизбранные, и даже мой царь. Это мне не Винник, где люди просты и понятны, где думают то, что и говорят. Ушел бы я из дому, зная, что буду выживать в лесу и окажусь вовлеченным в битву с троллями? Нет, мне бы не хватило решительности. Да и для чего я ушел? — он вытащил послание альва и посмотрел на него на свет. Неразборчивые иероглифы не сложились в понятные слова, письмо оставалось столь же холодным и неприступным, как и прежде. — В самом деле, в этом письме не может быть ничего важного, ничего такого, ради чего стоит рисковать жизнью. Но и возвращаться домой я не хочу. Письмо — лишь оправдание… Но куда мне идти? Кому верить? — он с надеждой заглянул в глаза Эсмаиду. — Молчишь, — добавил он после паузы. — Так отмалчиваешься ты и прихожанам. Но они все равно для чего-то приходят, для чего-то с тобой говорят. А меж тем я слышал твой голос. Вы с Эсэтиром говорили обо мне. Я полагал, все дело в глазе альва. Но неужели я и, правда, твой избранный, и во мне есть нечто особенное, нечто отличное от иных людей? Но откуда? Ведь мать моя была самой обыкновенной женщиной, и в роду у меня нет ни магов, ни даже царей. Мой отец, — Язар вдруг запнулся, вспомнив об отце Иварис. Что, если Лежи родился цвергом? Магия цвергов сильнее человеческой, так чего стоило безобразному подземному карлику обратиться прекрасным мужчиной? Тогда понятны и горе Родмилы и ее возвращение в село. — Ты его видел, — почти с укором бросил он статуе. — Ты знаешь, где он живет, и можешь меня провести.

Проснулся Язар необычайно поздно для себя. Солнце уже стояло высоко, и его лучи почти беспрепятственно проходили кольчужный полог, отчего внутри Колыбели света было так же светло, как и снаружи. Главный зал пустовал. Только у статуи Эсмаида молилась женщина, да у стены, запахнув руки в длинные рукава на груди, неподвижно стоял Кадимир. Язар подошел к нему.

— О чем его обычно просят люди? — негромко спросил он.

Женщина извлекла из чаши у ног Эсмаида лебяжье перо и сожгла в пламени Нетленной свечи.

— Провести близких им людей в другой мир. Эта женщина — мать погибшего вчера ребенка.

Язар кивнул собственным мыслям. Так поступали и в его деревне, ибо верили, что лишенные проводника, души могут заблудиться и остаться призраками или будут пойманы злонамеренными существами других миров. Только в Виннике не было храмов, и к богам обращались под открытым небом.

— Разве за пределами храмов Эсмаид не слышит молитв? — спросил Язар.

— Храмы возводятся не для богов. Они нужны людям. Сжигая свечу в храме или преклоняясь перед статуей, люди ощущают себя полезными. Так они помогают своим близким, так помогают себе. Они разделяют с храмом свое горе, а мы благодарим их в ответ.

Когда прихожанка завершила ритуал, ее место занял Язар. На этот раз он не обращался к Эсмаиду. Голова его была легка, и мысли, не сбиваясь в колтуны и не петляя, подошли к очевидному и самому простому решению.

— Я пойду в лес один, — объявил он Кадимиру.

Старший теург не удивился, но грустно опустил голову.

— Тогда прощай, избранник Эсмаида. У меня нет божественного взора, и мне не прочитать твоей судьбы. Но я вижу, ты не семьянин, ты путник. Как солнце, как луна ты не остановишься на середине небосвода. И путь твой не окончится у двери. Ты одинок. Лишь на мгновение ты озаряешь чужой дом. Ты согреваешь тех, кто на тебя взирают, и обжигаешь тех, кто прикасаются к тебе. Но ты пока что слаб, твои глаза едва умеют видеть. Возьми, — теург протянул ему свой жезл. — Пускай Поборник Света поможет тебе в нелегкий час. Нет такой тьмы, которую он не сумеет разогнать. Прощай, Язар.

За пологом Солнечной Колыбели его поджидал посыльный мальчик. Судя по его удрученному скучающему виду, он прождал избранника Эсмаида много часов.

— Наш голова Улзум хочет говорить с тобой, — лениво объявил он. — Я проведу.

На улицах царило оживление. Люди высыпали из домов, как пшеница из переполненного лабаза. Они засиделись взаперти и торопились развеять сумрак вчерашних тревог светом нового незапятнанного дня. Они стремились на восток, где еще с рассвета шла уборка города и починка проломленных стен. Многие везли в повозках доски — плотники вовсю ремонтировали частокол. У бреши в частоколе жителей Золотаря собралось так много, что они мешали и друг другу и плотникам, и, теснясь и толкаясь, начинали ворчать. Одни жители покидали памятное место, другие их сменили, и шум круговорота людей у частокола не утихал.

Мальчишка шел быстрым шагом, сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Он не отпускал руки Язара, пока тот не пообещал ему, что не убежит. Тогда мальчишка виновато опустил голову.