Чаткальский тигр

— Зачем вы так? Никто этого не говорит. Но… Как бы объяснить…

— Прямо. Поймем.

— Файзулла Ахмедович — многоопытный инженер, а не у дел. Это же все равно что упрятанный в земле золотой кувшин! Это наше наследство. Такому сосуду, может, цены нет, и он должен стать достоянием всех. И опыт Файзуллы Ахмедовича тоже наше достояние. Такой инженер, как он, еще может принести много пользы людям, государству. Файзулла Ахмедович — крупный, знающий специалист по гидромелиоративным сооружениям. Когда я учился в институте, он читал нам лекции…

— Тогда он был помоложе и кое-кто из студенток поглядывал на него неравнодушно, — пошутил Амир Равнак.

— Сил у Файзуллы Ахмедовича теперь поменьше, зато практики побольше. Говорят, брадобрей достигает наибольшего мастерства, когда у него уже начинают дрожать руки… Если бы рядом с нами, строителями, был такой человек, мы бы в любую минуту могли консультироваться с ним по особо сложным вопросам. — Караджан повернулся к Файзулле Ахмедовичу и, помолчав мгновенье, как бы в раздумье, сказал с уверенностью: — Вот этого вам и не хватает. В древних сказаниях говорится, что если человек хранит какой-то секрет и не может о нем никому поведать, то заболевает водянкой. В вас же невозможность поделиться своим опытом рождает тоску. Поэтому приглашаю вас к нам на стройку.

— Вы хотите отнять у меня моего божа. Он мне и самому нужен для всяких консультаций, — весело возразил Амир Равнак.

— И вам, Амир Равнак-ака, не бесполезно почаще бывать у нас. Я уверен, многое у нас может вдохновить вас на новые произведения. Поверьте моему слову!

— Браво! Ваши высказывания достойны похвалы, — воскликнул поэт. — Но не забывайте, что наш божа — человек преклонного возраста, не понукайте его, заставляя работать. А не то он кончит, как конь Хайитбая-аксакала! Слышали эту притчу? Нет? Тогда послушайте… У Хайитбая-аксакала был конь, которого еще ни разу не коснулась плетка. Однажды на берегу Салара хозяин случайно коснулся его боков каблуками, и конь, приняв это за понуканье, махнул в воду с пятиметрового обрыва. И Файзулла Ахмедович в точности как этот конь. Лучше оставьте его в покое.

— «Жизнь — это движение», — сказал когда-то Аристотель. Значит, покой — это смерть, — возразил Караджан.

Амир Равнак налил в пиалу красного вина и поднял ее, держа за донышко:

— Кто сделал все, что мог, для процветания этого мира, теперь должен наслаждаться жизнью… Вот насчет майского меда и кекликов мы не против. Поедем, а? Как думаете, божа?

— Поедем, поэт… — сказал Файзулла Ахмедович, разливая по пиалам вино. — Давайте поедем… Однако чем больше я размышляю над словами этого братишки, тем больше смысла в них вижу. Может, мне и правда еще немножко поработать, а?..

— Кому мне уменье свое передать,
Чтоб уменью со мною в земле не пропасть? —

продекламировал Амир Равнак и задумчиво добавил: — Как точно великий Навои выразил чувство, которое не покидает человека на протяжении всех веков!

Милтикбай-ака вслушивался в разговор, переводя внимательный взгляд с одного на другого. Ему нравилось, что Караджан говорит неторопливо, негромким голосом, что придает его словам весомость. Он ни разу никого не перебил, выказывая этим свое почтение к собеседнику.

— В том и величие Алишера Навои, что он мог видеть на сотни лет вперед. Как бы заглянув в сегодняшний день, он посвятил прекрасные строки строителям Чарвака, — сказал Караджан, обращаясь к Амиру Равнаку. — Может, и вы скажете о нас свое слово, кто знает, но вам уже не опередить Навои.

— О, Навои нельзя превзойти, ему можно только подражать! — с чувством подхватил Амир Равнак.

— Но даже для этого вам непременно надо побывать у нас на стройке, — засмеялся Караджан.

— Вы правы, братец. Лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать.

— А увидев, положить и свой кирпич в стенку нашей плотины и электростанции!

— Хорошо сказали! — восхитился Амир Равнак. — Своей агитацией вы, кажется, действительно расшевелите нас, стариков!

— Наш братишка не хочет, чтобы мы даром лакомились медом и куропатками Милтикбая-ака! — смеясь, вставил Файзулла Ахмедович.

— Ха-ха-ха-ха! — рассмеялся Милтикбай-ака, широко открывая щербатый рот и хлопая себя по коленям; на глазах у него выступили слезы. Лихо подкручивая усы, он заметил: — А по-моему, наш зять хочет извлечь из-под пласта земли золотой кувшин.

— Да, любезный, — воскликнул Амир Равнак, обращаясь к Караджану, и щелкнул в воздухе пальцами. — Вы назвали Файзуллу сына Ахмеда золотым кувшином. С чем бы вы могли сравнить меня, такого же старика?

— А вы — кувшин, наполненный золотом, — без тени улыбки сказал Караджан. — Каждое ваше стихотворение — это слиток золота. И вы их щедро раздариваете людям. Поэтому ваш кувшин не сокрыт от людских глаз и запас его неистощим.

— Браво! — воскликнул поэт и захлопал в ладоши. — Если все ценят поэзию, как вы, то я бессмертен! Благодарю. Я воспрял духом. Если позовете, не только в Чарвак, а на край земли пойду за вами!