Чазов Евгений. Здоровье и Власть. Воспоминания «кремлевского врача».

К сожалению, в СССР, в отличие от других стран, эти вопросы никогда не были в центре внимания ни во время выборов, ни при назначении на руководящие должности. А жаль. Демагогией пронизаны заявления о том, что вопросы здоровья — это слишком личное, что обсуждать их в ходе предвыборной борьбы или при назначении в исполнительные органы несовместимо с моралью и принципами свободы личности. И, не дай Бог, потребовать квалифицированного заключения врачей. Но разве этично человеку, наблюдающемуся или наблюдавшемуся по поводу психического заболевания или рака, скрывать это от своих избирателей и взваливать на свои больные плечи непомерный груз сложной и ответственной работы. Избиратели вправе знать все о человеке, которому они вручают свое представительство в органах законодательной или исполнительной власти.

У Тан, имея какие-то неизвестные нам проблемы со здоровьем и понимая, что в конце концов они станут достоянием широких кругов, хотел, видимо, прежде чем принимать окончательное решение, посоветоваться не только с американскими, но и советскими врачами, чтобы, сравнив заключения тех и других, получить наиболее достоверные данные. По вполне понятным причинам он не хотел афишировать до определенного момента свою болезнь, поэтому просил о конфиденциальности нашей консультации. Но как это сделать? Я вспоминаю, как Малик вместе с нашим резидентом обсуждали различные варианты организации такой встречи. Как говорят в России, не было бы счастья, да несчастье помогло.

В день, когда Малик не мог найти выхода из создавшегося положения, произошло событие, всколыхнувшее всю Америку. Террорист из снайперской винтовки обстрелял здание представительства СССР при ООН. В это время меня пригласил к себе на чай доктор представительства. Мы слышали выстрелы, которые раздались почти рядом, беготню сотрудников, крики детей (чудом уцелели две дочери сотрудника представительства Ю. Хильчевского). Вскоре прибыл смущенный и растерянный представитель США при ООН (теперешний президент США Дж. Буш), который принес официальные извинения послу и пострадавшим. Так у У Тана появился предлог для посещения советского представительства.

На следующий день он официально приехал к Я. А. Малику выразить сожаление по поводу случившегося инцидента. Тот, в свою очередь, предложил У Тану позавтракать. На завтрак пригласили меня с Лукомским. После завтрака, найдя какой-то предлог, Малик удалился, и мы остались наедине с Генеральным секретарем ООН. Все оказалось сложнее, чем мы предполагали. Во время осмотра в связи с неприятными ощущениями в горле американский врач-отоларинголог обнаружил у У Тана опухоль, вероятно, злокачественного характера. Чувствуя себя вполне удовлетворительно, У Тан сомневался в правильности диагноза и просил нас разрешить его сомнения. Он извинился за то, что не сообщил заранее предмет обсуждения, так как боялся любой утечки информации, в том числе и от советских дипломатов. Наше положение было дурацким, потому что ни я, ни Лукомский не были специалистами в этой области. Но все-таки мы решили, с учетом мнения американского специалиста, провести хотя бы поверхностный осмотр. Однако картина заболевания была внешне настолько демонстративна, что у нас не оставалось сомнений в диагнозе. Мы рекомендовали У Тану вернуться на родину. Поблагодарив нас за консультацию и заявив, что он подумает о будущем, У Тан попросил нас сохранить конфиденциальность нашей встречи и нашего обсуждения диагноза болезни. Мы свято выполнили эту просьбу. У Тан снял свою кандидатуру на выборах Генерального секретаря ООН и, действительно, вернулся на родину, где, к сожалению, через два года скончался.

Между тем события, связанные с болезнью Брежнева, начали приобретать политический характер. Не могу сказать, каким образом, вероятнее от Подгорного и его друзей, но слухи о тяжелой болезни Брежнева начали широко обсуждаться не только среди членов Политбюро, но и среди членов ЦК. Во время одной из очередных встреч со мной как врачом ближайший друг Брежнева Устинов, который в то время еще не был членом Политбюро, сказал мне: «Евгений Иванович, обстановка становится сложной. Вы должны использовать все, что есть в медицине, чтобы поставить Леонида Ильича на ноги. Вам с Юрием Владимировичем надо продумать и всю тактику подготовки его к съезду партии. Я в свою очередь постараюсь на него воздействовать».

При встрече Андропов начал перечислять членов Политбюро, которые при любых условиях будут поддерживать Брежнева. Ему показалось, что их недостаточно. «Хорошо бы, — заметил он, — если бы в Москву переехал из Киева Щербицкий. Это бы усилило позицию Брежнева. Мне с ним неудобно говорить, да и подходящего случая нет. Не могли бы вы поехать в Киев для его консультации, тем более что у него что-то не в порядке с сердцем, и одновременно поговорить, со ссылкой на нас, некоторых членов Политбюро, о возможности его переезда в Москву».