Че Гевара

С Джавахарлалом Неру, с которым Че мечтал встретиться еще в ранней юности, разговор не клеился. За торжественным обедом (на нем присутствовала дочь Неру Индира Ганди со своими сыновьями) на прямые вопросы Че, типа состояния китайско-индийских отношений, Неру глубокомысленно отвечал сентенциями о качествах тех или иных подаваемых блюд. Видимо, он не воспринимал молодого кубинца всерьез. Или был чересчур осторожен. А ведь Че ради встречи с кумиром своей юности даже сменил форму на костюм, после чего мрачно пошутил: «Ну, думаю, я достаточно элегантен, чтобы пообедать с премьер-министром самой слаборазвитой страны мира»²²⁶. Че иронично говорил о Неру как о мудром патриархе, снизошедшем до представителей кубинского народа.

Индия стала разочарованием — вместо мудрости и философии Че увидел касты, феодальные предрассудки, голод и нищету. Учиться тут было особо нечему. Это было для Че прощание с юношеской мечтой.

Из Индии Че написал матери грустное (и, как всегда, проникнутое самоиронией) письмо, лучше многих томов говорящее о характере этого человека:

«Дорогая старушка,

моя старая мечта, посетить все эти страны, исполняется ныне таким образом, что я никак не могу насладиться своим счастьем. Мне постоянно приходится говорить о политических и экономических проблемах, давать приемы — не хватало только начать носить смокинг — и отказываться от того, что мне больше всего нравится — а именно выйти на волю и помечтать в тени пирамиды или у саркофага Тутанхамона. И кроме того мне не хватает Алейды, которую я не смог взять собой из-за своих сложных психических комплексов…[135]

Но между тем у меня возникло ощущение противоречия между гигантской задачей и моей личностью. Я все тот же одиночка, как и раньше, и ищу свой путь без помощи других, но теперь я сознаю свой исторический долг. У меня нет родины, нет жены, нет детей, нет родителей, нет братьев и сестер. Мои друзья остаются моими друзьями только до тех пор, пока они разделяют мои политические взгляды. И все же я доволен, так как ощущаю нечто в моей жизни, не только большую внутреннюю силу, которую я чувствовал всегда, но уже способность вести за собой других, и фантастическое чувство великой миссии, которое лишает меня любого страха»²²⁷.

«Самокопание», а точнее, самоанализ, да еще и беспощадный к самому себе — это удел умных, сильных и в то же время очень ранимых и, как бы сказали в России, «душевных» людей. Каким и был Эрнесто Гевара.

Че уже тогда ясно представлял себе характер своей будущей великой миссии — освобождение Латинской Америки от американского диктата. И не только представлял, но уже обдумывал детали. Как-то в Японии, к удивлению членов своей делегации, Че вдруг стал говорить о нагорье в Боливии, рядом с Парагваем, откуда недалеко и до Аргентины, Перу, Чили, Бразилии, Уругвая. Именно там надо начать партизанскую борьбу, которая должна охватить весь континент. Тогда мало кто придал серьезное значение этим размышлениям вслух.

Хорошие отношения установились у Че с президентом Индонезии Хаджи Ахмедом Сукарно — оба были людьми открытыми и неформальными. Тем более что у Сукарно было о чем рассказать кубинскому гостю — в 1957 году ЦРУ попыталось поднять против него военный мятеж. К берегам Индонезии были переброшены американские военные корабли с десантом морской пехоты. Сукарно обратился за помощью к СССР и быстро получил советское новейшее оружие. В Индонезию пришли советские подлодки, и американцам пришлось трубить отбой. Че хорошо запомнил индонезийский опыт.

В Японии визит вообще грозил закончиться, так и не начавшись. Че наотрез отказался возложить венок к могиле Неизвестного солдата (эту церемонию согласовали без его ведома). Он не хотел чтить память «империалистической армии», уничтожившей в годы Второй мировой войны миллионы азиатов. Вместо этого, заявил Че, он лучше поедет в Хиросиму, где американцы убили тысячи ни в чем не повинных мирных жителей Японии. Целых 12 дней (с 15 по 27 июля 1959 года) Че ездил по Стране восходящего солнца, знакомясь, прежде всего, с работой японских компаний, таких как «Тошиба» и «Мицубиси».

Че сделал японцам, как ему казалось, разумное предложение. Япония так и так закупает в год миллион тонн сахара, треть этого количества — на Кубе. Кубинцы согласились бы, говорил Че, вместо долларов принять в оплату иены (тогда это была отнюдь не востребованная мировая валюта) и закупить на эти иены промышленное оборудование в Японии. К удивлению Че, японцы отказались и честно признались, что боятся негативной реакции США.

В Осаке кубинский консул пригласил делегацию в самое большое кабаре мира (там танцевали сразу 600 женщин), видимо припомнив опыт времен Батисты. Гражданским членам делегации Че разрешил принять решение самостоятельно. Сам же, конечно, не пошел: он не мог себе представить, как можно ночь напролет веселиться за государственные деньги.