Че Гевара

Наконец в марте 1965 года (за месяц до «исчезновения» Че с Кубы) план развития кубинской экономики на 1965–1970 годы был готов, и министр дал указание тайно отпечатать 25 экземпляров. Хотя после отъезда Че его «суперминистерство» разделили на ряд отраслевых ведомств (помимо Че никто не был в состоянии справиться с такой громадной ежедневной нагрузкой), основные направления индустриализации, заложенные в плане, последовательно осуществлялись на протяжении многих лет.

Еще при Че для реализации основных направлений научно-технической модернизации Кубы в системе министерства промышленности было создано девять отраслевых научно-производственных организаций (будут рассмотрены ниже). В 1964 году на научно-исследовательские структуры МИНИНДа приходилось 53,2 процента общего бюджета министерства³⁴². В развитии новейших технологий на Кубе помогали советские специалисты (черная металлургия, добыча никеля, электроэнергетика, геологоразведка, нефтехимия), чехи и словаки (транспортное машиностроение), китайцы (текстильная промышленность, производство цемента, сельское хозяйство), поляки (верфи) и восточные немцы. В создании Академии наук Кубы активное участие приняли специалисты из Чехословакии.

Всего на конец 1964 года в МИНИНДе работало 640 иностранных специалистов, в том числе 492 — из социалистических стран. Около двух тысяч кубинцев в 1964–1965 годах были обучены прямо в процессе строительства и пуска на Кубе новых заводов. Много граждан Кубы училось за границей, и Че всегда придавал этому первостепенное значение. На 31 декабря 1964 года по линии МИНИНДа за рубежом учился 1271 кубинец, в том числе 858 — в вузах, 222 проходили подготовку по инженерно-техническим специальностям, 191 — стажировался на высокую рабочую квалификацию.

Несмотря на теоретические расхождения с Москвой по вопросам экономической политики (хозрасчет против БФС), Че всегда с большой благодарностью отзывался о советской помощи Кубе. Он признавал, что Куба строит социализм в гораздо более «комфортабельных» условиях, чем окруженный врагами Советский Союз после 1917 года. То же самое он говорил, сравнивая Кубу с европейскими социалистическими странами. Тем пришлось начинать социалистическое строительство после самой разрушительной войны в истории человечества, и СССР (потерявший почти половину всего накопленного национального богатства) не мог тогда оказать новым союзникам мощную экономическую помощь, особенно в сфере новых технологий. К тому же, отмечал Че, уровень экономического и культурного развития Кубы в 1959 году был выше, чем в некоторых социалистических странах (например, в Албании, Болгарии или Румынии).

Тем не менее горячая признательность в адрес СССР не мешала Че высказываться прямо и открыто по тем вопросам научно-технической политики, где он не соглашался с советской точкой зрения. Например, он считал, что в СССР неправильно относятся к кибернетике, объявленной одно время лженаукой. Но все это было далеко от огульного критиканства китайского образца — Че считал, что его товарищеская критика поможет русским исправить ошибку. Ведь и они помогли ему изменить ошибочный взгляд на индустриализацию Кубы.

Взявшись за модернизацию кубинской экономики по новому лекалу, Че, естественно, уделял первостепенное внимание сахарной промышленности. И это было понятно.

До революции сахар давал Кубе 80 процентов валютных поступлений, а плантации сахарного тростника занимали 70–75 процентов сельскохозяйственных угодий страны[207]. На «сладкое золото» работали 25 процентов трудоспособного населения, хотя работа эта имела ярко выраженный сезонный характер. Во время сафры на полях гнули спину почти полмиллиона человек, в обычное время было достаточно и 25 тысяч.

Другой особенностью «кубинской сахарницы» было то, что до революции она обслуживала только одну страну — США, и американцы этим беззастенчиво пользовались, постоянно угрожая (причем самым разным кубинским режимам) за «плохое поведение» снизить квоту на закупку кубинского сахара.

Наконец, хотя до 1959 года Куба была крупнейшим в мире производителем сахара[208], эта отрасль, по оценкам Всемирного банка, уже прекратила расти и находилась в отсталом техническом состоянии (почти не применялись удобрения, не выводились новые сорта сахарного тростника и т. д.). Американцы потеряли к кубинскому сахару интерес[209] и предпочитали финансировать более интересный для их ВПК кубинский никель.

Заметим, что среди кубинской городской интеллигенции (а именно из этого слоя поначалу вышли основные лидеры «Движения 26 июля») было распространено не просто пренебрежительное, но подчас и резко негативное эмоциональное отношение к сахарной промышленности. Сахар ассоциировался с рабством, эксплуатацией, внешней зависимостью и отсталостью страны. И во всем этом был свой резон.