Че Гевара

Однако армия смогла заблокировать путь на восток, и партизаны двинулись на север в направлении Эль-Лимона и Пуэрто-Камачо. Главной задачей оставалось оторваться от преследователей и соединиться с арьергардом. 3 июня в засаду попал грузовик с двумя закутанными в одеяла «солдатиками», и, как писал в дневнике Че, ни у кого не поднялась рука застрелить их. Пленных просто отпустили. С точки зрения «жестокого» Че Гевары, убить беззащитных людей было бы преступлением.

10 июня отряд попытался переправиться через реку Рио-Гранде, наткнулся на армию и после перестрелки отступил в западном направлении. Оторваться от противника надолго не удавалось, и люди устали от постоянных переходов.

14 июня Че исполнилось 39 лет, но мысли его были, судя по дневнику, о родившейся в этот же день дочери Селите — ей стукнуло четыре года. Че думал, что уже начинает «выходить из партизанского возраста», но пока еще держится нормально.

Весь июнь 1967 года отряд двигался на север, и по пятам неотступно шла армия. 26 июня в засаду в селении Флорида опять попали «солдатики», четверо из которых были убиты. Но против обыкновения армия не отступила, и когда партизаны в темноте попытались взять у убитых оружие, они сами попали в засаду, и так хорошо начавшийся день стал, по выражению Че, «черным». В ногу был ранен Помбо и, хотя жизни рана не угрожала, мобильность отряда снизилась. Но самым страшным для Че было смертельное ранение его старого боевого товарища Карлоса Коэльо (Тумы). Его попытались прооперировать, но он скончался прямо во время операции. Че переживал смерть «неразлучного друга», как потерю сына⁵⁰⁰.

Тем не менее взятых в тот же день в плен двух военных, как обычно, отпустили (хотя они немедленно доложили о местонахождении партизан), раздев до нижнего белья. После этого отряд на девяти лошадях продолжил движение.

Партизаны, даже кубинцы, стали роптать — была неясна цель дальнейшей борьбы. Притока местного крестьянского населения в отряд не было, связь с городами была утеряна, а с двадцатью четырьмя партизанами было нечего и думать о серьезной борьбе даже против плохо обученной боливийской армии. 29 июня Че провел с бойцами беседу, призывая к дисциплине. Пока все обошлось.

30 июня Че услышал по радио заявление главкома боливийской армии Овандо, официально сообщившего о пребывании Эрнесто Гевары в Боливии. Это заявление было основано на показаниях Дебре, который, как заметил Че, «сказал больше, чем надо»⁵⁰¹. При этом великодушный Че оговорился в дневнике, что неизвестно, как из Дантона выбивали показания. Овандо стращал весь мир тем, что среди партизан есть закаленные в боях против американцев вьетнамские партизаны.

Пришло сообщение с Кубы, в котором говорилось о слишком медленном развертывании партизанской войны в Боливии с территории Перу — там не хватало людей и оружия. Кубинцы пытались установить контакт с бывшим президентом Боливии Пас Эстенссоро, чтобы тот возглавил движение. Если бы на севере Боливии возник второй фронт, то отряд Че был бы наверняка спасен. Денег на это кубинцы не жалели, но Пас Эстенссоро, похоже, всячески стремился отвертеться от такой ответственности.

Боевые действия в июне Че оценивал уже в большей степени негативно: не удавалось соединиться с арьергардом и отряд постепенно терял людей, каждый из которых в военном отношении стоил десятков солдат боливийской армии. Кстати, потери этой самой армии за месяц были уже небольшими — четверо убитых и трое раненых. Че опять отмечал полную изоляцию отряда среди местного населения. Пропаганда врага рисовала партизан «сверхлюдьми», боевой дух оставался, по оценке Че, высоким, кубинцы подавали боливийцам достойный пример в бою. «Армия остается полным нулем в военном отношении, но ее работу с крестьянами нельзя недооценивать…» Действительно, практически все местные жители, с которыми приходилось встречаться отряду, немедленно сообщали военным точные координаты партизан. Че и здесь старался выгородить местное население, предполагая, что предателями крестьяне становятся в основном из страха перед военными.

Конечно, страх перед возможными репрессиями имел место — боливийская армия не церемонилась с собственным населением. Но с каждым днем все яснее становилась и правота Монхе — боливийцы не были готовы присоединяться к отряду иностранцев, пусть щедрых и великодушных. В свое время Фидель прекрасно учел фактор кубинского национализма, отказавшись взять на «Гранму» многих иностранных добровольцев. И хотя для Че было сделано исключение, его на первых порах старались не показывать местным жителям, а тем более журналистам.