Че Гевара. Последний романтик революции

— Видите ли, молодой человек, здесь ситуация иная. Не думаю, что Северная Америка может стать сценой для успешного развертывания действий такого рода...[190].

(Прим. авт.: В течение долгого периода моих латиноамериканистских «штудий» мне довелось не раз быть свидетелем ошибочной интерпретации действительных намерений и взглядов Эрнесто Гевары, в том числе и по рассмотренному выше вопросу. К сожалению, это зачастую объяснялось догматически-безоговорочной поддержкой КПСС политики «братских» партий Латинской Америки.)

Коль скоро мы заговорили о латиноамериканском комдвижении, посмотрим, каковы были отношения у Гевары с компартиями стран континента. Выше этот вопрос уже частично затрагивался, когда мы рассказывали о событиях в Гватемале и о Повстанческой войне на Кубе. Продолжим эту тему.

Кстати, о Гватемале. Резко критикуя позиции, занятые руководством гватемальских коммунистов, Гевара, приехав в Мехико, тем не менее, делает следующую пометку в своем дневнике: «Только коммунисты в этой стране сохранили веру в победу народа... и думаю, что за это они достойны уважения... Рано или поздно я вступлю в компартию»[191].

Но велико было (в который раз!) разочарование Че в идейных соратниках в Боливии. Об этом мы подробно расскажем в «боливийской» главе. Об отношениях кубинских повстанцев и руководства Народно-социалистической партии (коммунистов. — Ю.Г.) уже говорилось выше. (Прим. авт.: В 1971 году я сопровождал в поездке по Советскому Союзу одного из основателей этой партии, ставшего после победы революции видным руководителем в правительстве Кубы, — Бласа Рока. С явным сожалением (если не сказать раскаянием) он говорил о серьезной ошибке его партии во время Повстанческой войны. «Мы, — отмечал Рока, — считали Фиделя авантюристом с хорошими намерениями, тактика которого обречена на поражение».) Примерно в таком же тоне писал об этом аргентинский публицист левого толка Уго Гамбини, имевший много встреч и бесед в Гаване[192].

Не способствовала повышению авторитета НСП у руководителей Повстанческой армии, в том числе и у Гевары, фракционная (по существу контрреволюционная) деятельность группы коммунистов во главе с Анибалом Эскаланте. Теперь, после победы повстанцев, они претендовали на главную роль (а если сказать прямее, — на ключевые должности) на новой Кубе. В реализации своих планов они не гнушались никакими методами: сталкивали между собой кубинских руководителей, выставляли последних в невыгодном свете в Москве, пытались втянуть в свою фракционную деятельность отдельных советских дипломатов и журналистов.

Одним словом, кристально честному аргентинскому борцу подобные деяния не позволяли рассматривать указанную партию как «ум, совесть и честь» эпохи.

Тесно примыкают к этим вопросам личные ощущения Эрнесто: кем он себя чувствовал сам? Насколько испытывал на себе влияние марксистского учения? Здесь мы тоже наблюдаем определенную эволюцию. Например, в октябре 1960 года он говорит в интервью журналистке из журнала «Лук» (США) Лауре Бергкист:

«Нет, я не ортодоксальный марксист: предпочитаю определять себя как революционного прагматика. Мне нравится анализировать факты по мере их появления. Я не сторонник жестких схем»[193].

Приблизительно в таком же ключе отвечал он на аналогичный вопрос и делегатов Первого конгресса молодежи Латинской Америки (август 1960 г.):

«Что касается вопроса, марксисты ли мы или считаем себя таковыми, могу сказать следующее. Если человек много раз падает с дерева, делает в этой связи выводы и основывается на них в дальнейшем, он может рассматривать себя в качестве ученика Ньютона.

Если наши заключения, связанные с нашей ситуацией, — марксистские, значит, в этом смысле можно назвать нас марксистами». И добавляет: «Наша революция с помощью собственных методов открыла пути, указанные Марксом»[194]. (Прим. авт.: По существу, это была первая идеологическая характеристика Кубинской революции. Потребовалось это сделать, и Че взял на себя эту миссию. В то время Фидель лежал в госпитале с воспалением легких, а Рауль Кастро находился в СССР.)

Подобные заявления вряд ли можно интерпретировать как результат политических колебаний и тем более беспринципности, как это пытается представить уже знакомый читателю американский журналист Мэтью (он брал интервью у Фиделя и Че в Сьерра-Маэстре):

«Действия Гевары не нужно воспринимать как действия в рамках (могу только согласиться с понятием «в рамках», которые, равно как и другие табу, Че всегда отвергал. — Ю.Г.) коммунистической доктрины... Если бы обстоятельства поменялись, он без эмоциональных или интеллектуальных проблем вступил бы в полемику с коммунистами»[195]. (Бесспорно, если бы они ошибались или выступили против его убеждений, как это уже было показано выше. — Ю.Г.). Насколько Э. Гевара был противником всякого рода догм, свидетельствует и письмо ему от его друга, аргентинского марксиста Фернандо Барриля, который писал: