Че Гевара. Важна только революция

9 июня Селия написала Че из женской исправительной тюрьмы в Буэнос-Айресе: «Мой дорогой, ты просил меня написать тебе, правда с тех пор прошло уже много времени. Исправительная тюрьма — не самое лучшее место для писем… В моем королевстве сейчас пятнадцать человек, почти все — коммунистки». Селия понятия не имела, когда ее освободят, но писала: «…Единственное, что я нахожу неудобным, — это то, что у меня в течение дня нет ни минуты, когда я могла бы остаться одна. Мы едим, спим, читаем и работаем в нашей камере 14 на 6 метров, а также в галерее, где через решетку можно увидеть небо и откуда нас вышвыривают, стоит там появиться обычным заключенным…

Я завтракаю в восемь, делаю упражнения; с трех до четырех мы играем в волейбол в патио. Я — почти самая старая, если не считать Консуэло, арестантки семидесяти лет, а остальные шестеро — молоденькие девушки, все студентки. Меня единодушно провозгласили лучшим игроком, и команда, за которую я играю, — чемпион».

У Селии имелись хорошая кровать, теплое одеяло, вполне сносная еда, и охрана не прибегала к «ненужной жестокости». Помимо невозможности уединиться, ей больше всего не нравились обыски, которым арестантка подвергалась до и после любого визита к ней, но наиболее унизительным Селия считала то, что просматриваются все ее письма. «Обыски сопровождаются сомнительными поглаживаниями: практически все заключенные здесь — лесбиянки, и я подозреваю, что наши стражи избрали эту чудесную работу также по причине подобных наклонностей…

Я не знаю — хотя нет, знаю, — почему правительство решило упечь меня в это место… Представь, мне задали вопрос: "Какую роль вы играете в правительстве Фиделя Кастро?"»

Мать заверила Че, что с ней обращаются нормально. Полицейские, допрашивавшие ее, даже ни разу «не повысили голос».

С тех пор как ее сын Эрнесто превратился в «Че», политические взгляды Селии существенно изменились, став более радикальными. Она утверждала теперь, что верит в социализм, хотя и не была коммунисткой; как говорят те, кто хорошо знал эту женщину, она не любила Фиделя и не доверяла ему. Больше всего Селии не нравилось то, что Фидель, как она считала, имеет власть над ее сыном. Однако она яростно защищала право Кубы на самостоятельное определение своей политической судьбы. Но прежде всего Селия Гевара защищала революцию потому, что одну из основных ролей в ней играл ее сын.

Хотя в письме к Эрнесто Селия постаралась заретушировать тему своих отношений с сокамерницами-марксистками, порой они делали ее существование просто невыносимым. Вот что рассказывает ее невестка Мария Элена Дуарте: «Они вводили такие правила, какие не приходили в голову даже тюремщикам. Когда Селия садилась читать, соседи, издеваясь над ней, выключали свет. Если она хотела поиграть во что-нибудь во дворе, ей говорили: нет, в этот час заниматься спортом нельзя. Все это было так жестоко… и, по-видимому, направлено лично против нее!»

В скором времени после того, как Селия послала Че это письмо, ее выпустили на свободу, но жизнь ее уже не могла идти как прежде. Дети выросли и зажили собственной жизнью, у нее самой не было даже собственного дома.

Вместе с младшим сыном — девятнадцатилетним Хуаном Мартином — сеньора Гевара оставила дом на улице Араос на попечение служанки-индианки и перебралась в маленькую съемную квартиру, где к ним вскоре присоединилась невеста Хуана Мартина — Мария Элена. Пока Селия была в тюрьме, Мария Элена родила сына, и, чтобы не быть молодым помехой, сеньора Гевара после своего освобождения отдала эту квартиру им, а сама переехала к дочери Селии, жившей в старом темном доме на улице Негро.

Мария Элена и Хуан Мартин чувствовали себя крайне неловко и просили Селию остаться с ними. «Нет, — сказала она им. — У нас замечательные отношения, и я не хочу их испортить совместным проживанием». Они часто виделись, встречаясь обычно по выходным у Роберто, однако в целом Селия стала вести настолько замкнутый образ жизни, что даже родные дети многого о ней не знали. Им было известно, например, что Селия любит ходить в кино, но только после смерти матери они обнаружили в карманах ее пальто обрывки билетов, по которым можно было догадаться, что она почти всегда бывала в кино одна.

«У Селии был свой круг друзей… но в сущности она жила очень обособленно, — говорит Мария Элена, — и, я думаю, ей в каком-то смысле нравилось это одиночество. Она много читала и размышляла».

Конечно, тот факт, что Че был ее сыном, перевернул всю жизнь Селии, да и у остальных членов семьи жизнь не могла не измениться. Превращение Эрнесто в революционера Че стало для них «взрывом», заставившим определиться с собственными политическими позициями и невольно поставившим их под удар вследствие родственной связи со знаменитым «команданте-коммунистом».

В письме из тюрьмы Селия пожелала Че хорошо отметить день рождения, несмотря на то что он наверняка проведет праздник «погруженным в дела министерства и прочие заботы», и затем добавила: «Чуть не забыла спросить — как там развивается кубинская экономика?»