Че Гевара. Важна только революция

Родригес понимал, что не может больше ждать, и вернулся в школу. Он вошел к Че и объявил, что лично ему «жаль» и что он сделал все, что было в его власти, однако пришел приказ от верховного боливийского командования. Он не закончил фразы, но Че и так все понял. По словам Родригеса, лицо Че моментально побелело, и он сказал: «Так будет лучше… Мне не следовало сдаваться живым».

Родригес поинтересовался, не надо ли передать что-либо его родным и друзьям, и Че попросил: «Скажи Фиделю, что скоро он увидит победу революции в Америке… И скажи моей жене, чтобы она повторно вышла замуж и постаралась быть счастливой».

В этот момент Родригес, по собственному признанию, подался вперед и обнял Че. «Для меня это был невероятно эмоциональный момент. Я перестал ненавидеть этого человека. Пробил его час, и он вел себя, как подобает мужчине. Че смотрел в глаза смерти с мужеством и достоинством».

Затем Родригес покинул комнату. К этому моменту майор Айороа успел найти добровольца, готового исполнить грязную работу, — им был сержант Марио Теран. Он уже ждал на улице. Родригес посмотрел на парня: лицо Терана чуть ли не светилось. Днем раньше он участвовал в перестрелке с группой Че и жаждал отомстить за смерть трех товарищей, погибших в бою.

«Я сказал, чтобы он не стрелял Че в лицо, а пустил пулю в шею, — свидетельствует Родригес (смертельная рана Че должна была выглядеть так, будто он получил ее в сражении). — Я поднялся на гору и стал делать записи в своей книжке. Услышав выстрелы, я посмотрел на часы. Было 13.10».

По легенде, последними словами Че, которые он произнес, когда Теран вошел в дверь, были следующие: «Я знаю, ты пришел убить меня. Стреляй, трус, тебе всего лишь надо убить человека». Теран недолго колебался, затем направил на него свою полуавтоматическую винтовку и нажал на курок, поразив Че в руки и ноги. Затем, когда Че корчился на полу, кусая запястье, чтобы не закричать, Теран сделал новый выстрел. Смертельная пуля вошла в грудную клетку Че, наполнив его легкие кровью.

Эрнесто Че Гевара погиб 9 октября 1967 г. в возрасте тридцати девяти лет.

Эпилог: Мечты и проклятья

I

В ночь с 8 на 9 октября, когда Че уже лежал связанный на полу в школе Ла-Игеры, Алейда внезапно проснулась от необъяснимой тревоги: она знала, что ее муж находится в смертельной опасности. Предчувствие это было настолько сильным, что, когда на следующий день Фидель прислал к ней из Гаваны гонцов с печальным известием, она уже ожидала их появления.

В последние несколько месяцев сообщения из Боливии заставляли Алейду все больше волноваться; Фидель регулярно сообщал ей последние известия, и она знала, что положение Че плачевно. В это время Алейда была в том самом Эскамбрае, где они когда-то повстречались с Че, и вела исследовательскую работу: сразу после отбытия мужа она вернулась к занятиям историей, рассчитывая получить ученую степень в Гаванском университете.

Фидель относился к новостям из Боливии с недоверием и большим беспокойством. 9 октября поступило сообщение о захвате Че и затем — о том, что он «скончался от ран». Увидев первые фотографии трупа, Фидель признал определенное сходство с Че, но не мог поверить, чтобы этот иссохший человек был тем самым Че, который покинул Кубу одиннадцать месяцев назад.

Когда Алейда прибыла в Гавану, они с Фиделем вместе принялись изучать поступающие фотографии и донесения. Поначалу они не хотели верить в худшее, однако затем Алейда узнала почерк Че на страницах его захваченного дневника, и тут сомнений уже быть не могло.

Куба была наводнена слухами, и 15 октября Фидель выступил с телеобращением к кубинскому народу. Он сказал, что сведения о смерти Че, «как это ни прискорбно, достоверны», объявил всенародный трехдневный траур и заявил, что отныне 8 октября, день последней битвы Че, будет официально называться Днем партизана-героя.

У Алейды случился нервный срыв. Фидель взял ее с детьми к себе в дом и в течение следующей недели ухаживал за ней. Затем он поселил вдову Че в другом доме, где она жила с детьми, ни с кем не общаясь, вдали от чужих глаз. По словам Алейды, Фидель навещал ее каждый день.

Орландо Боррего тоже несколько месяцев пребывал в глубокой депрессии. По его словам, гибель Че поразила его сильнее, чем смерть родного отца.

Вечером 18 октября Фидель выступил с речью перед огромной толпой, собравшейся на площади Революции. Почти миллион человек пришли на национальную панихиду по Че. Фидель отдал последнюю дань своему старому товарищу, представив его воплощением революционной добродетели. «Если нам нужен… образец человека, который принадлежит не нашему времени, но будущему, то я от всего сердца заявляю, что таким образцом… является Че! Если мы попытаемся представить, какими бы мы хотели видеть своих детей, то нам как истовым революционерам следует искренне признать: мы хотим, чтобы они были как Че!»

II