Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий

Аресты большевистской властью социалистов начались с первых же месяцев после ее победы. Они приняли массовый характер перед демонстрацией в честь открытия Учредительного Собрания 3-го января 1918 года, когда в Москве, например, были в один день арестованы 63 социалиста-революционера во главе с московским комитетом партии. Это был момент, когда воинствующий большевистский охлос, молчаливо поощряемый руководителями, самочинно зверски расправлялся в тюрьмах с политическими заключенными.

Жертвами этих расправ «явочным порядком» были видные члены Учредительного Собрания, бывшие члены Временного Правительства Шингарев и Кокошкин. Жизнь арестованных и препровождаемых в тюрьму социалистов-революционеров тоже висела на волоске: в этот момент, там, за стенами тюрьмы, происходил расстрел вышедших на демонстрацию безоружных рабочих. Со стороны красногвардейцев большевиков по адресу арестованных эсэров сыпались угрозы и обещания расправиться с ними на месте. Когда же их хотели препровождать в тюрьму маленькими группами, то опасность казалась так велика, что арестованные решительно отказались идти порознь и все 63 человека, схватившись кольцами за руки, составили такую монолитную группу, что все попытки силой разъединить их оказались тщетными. Большевики принуждены были вести всех вместе. Через десять дней после демонстрации вся эта группа была выпущена. Даже большевистская юстиция ничего не могла ей «вменить».

Новый набег большевиков на социалистов-революционеров повторился в мае 1918 года, когда в университете Шанявского происходил VIII съезд партии. Большевики надеялись захватить здесь весь идейный и организационный центр партии. Но во время удалось заметить опасность, очистить зал от главных лиц и перенести собрание в другое помещение. Налетчикам удалось арестовать всего 10–15 человек, более или менее случайных, которые через несколько часов были освобождены: основная цель налета не была достигнута, выстрел был сделан в воздух.

Если предыдущие аресты носили спорадический характер, то с июня 1918 года они делаются «бытовым явлением». Аресты не прекращаются надолго никогда, и социалисты не переводятся в тюрьмах, где режим возвращается к тому, какой был в лютые годы реакции царских времен.

До середины 1920 года для политических вообще и для социалистов в частности был установлен общий с уголовными режим. Камеры были закрыты и открывались «на оправку» по три раза в день на 10–20 минут. Зловонная «параша» круглые сутки оставалась в камере. От чрезмерного переполнения камер, когда число людей превышало наличность мест, людям положительно нечем было дышать и обморочные случаи были явлением нередким. В 6 час. утра требовалось вставать с коек, подымать их к стене и выстраиваться в две шеренги на поверку. Днем разрешалось опускать койку на полтора часа. Такой порядок сохранялся весь 1918 год. Грязь, бесконечное количество паразитов, духота — все это создавало атмосферу необычайную даже для старых тюремных сидельцев. Но условия содержания в тюрьме бледнеют перед ужасами смерти. В острые периоды объявления «красного террора», раскрытия «заговоров», объявления заложниками, — тюрьма приходила в напряженное состояние и заключенные ежечасно ждали расправы над собою.

Наиболее ужасные моменты такой расправы, доходившей до своего кульминационного пункта, происходили в так называемые «Ленинские дни» в августе 1918 года и после покушения «анархистов подполья» в Леонтьевском переулке в сентябре 1919 года. Ставились под удар все категории заключенных, начиная от спекулянта, продолжая участником белогвардейских организаций и кончая социалистом. Тогда легко было угодить под расстрел даже любому случайному обывателю из тех, кого гуртом забирали в «засадах», устроенных на дому у арестуемых по первому подозрению. Списки на расстрел составлялись писарями из арестованных (так было после покушения в Леонтьевском) или рядовыми агентами Ч. К., получившими директивы расстрелять, кто в прошлом был офицером, или причастен к государственной службе царского времени или буржуя.

«Комната душ», откуда уводили на расстрел по команде «с вещами по городу» — вот те роковые слова, которые приводили в трепет, заставляли замирать сердце не одной сотни людей. В памяти не сохранились имена многих и многих, уведенных на расстрел из камеры, в которой сидел пишущий эти строки в Ленинские августовские дни 1918 года, но душераздирающие картины врезались в память и вряд ли забудутся до конца жизни.