«В два часа пополудни достиг Сальты и первым делом разыскал в больнице своих друзей. Они были поражены, что мне за одни сутки удалось осилить такое расстояние. Потом возник вопрос. Вопрос, который остался без ответа, ибо носил чисто риторический характер. Что я хочу узнать? В любом случае я не уподобляюсь туристам и лишь посмеиваюсь над достопримечательностями, что расписываются в проспектах. «Эта церковь… Там скончался известный…» Нет, так народ не узнаешь, не обретешь понимания жизни людской. Собственной дороги в жизни так тоже не найдешь. Хваленые достопримечательности — не что иное, как роскошно-показушная оболочка, а душа, характер народа растворены в болящих, в стариках, в путнике, с которым заговариваешь. Но как все это объяснить? Еще неизвестно, будешь ли ты понят. Посему я распрощался с друзьями и принялся колесить по всем городам, вдоль и поперек».
Он закрыл дневник. «Гонка за километражем и впрямь не продвинет меня дальше. Положим, намотать 4500 километров по двенадцати провинциям на обычном велосипеде с моторчиком — это вам не фунт изюма. И все же, что я из этого вынес? Вопрос моих друзей — в самую точку».
Стемнело, и Эрнесто не спеша вернулся к палатке. Перед ней сидели оба полицейских и пили матэ. Он подошел к ним. Подсел рядом.
— Не смогу ли я найти утром грузовик, который захватил бы меня? Здесь довольно крутые подъемы.
— Вряд ли вам повезет. Грузовики тут большая редкость.
И они снова вернулись к излюбленной теме. Они рассказывали друг другу о привидениях, бесчинствующих в этих местах. Особенно много историй они знали про лошаков, в которых вселилась человечья душа. Это якобы легко определялось по поведению животных.
Один из полицейских вновь залил матэ кипятком и принялся потягивать напиток через трубочку с медным мундштуком. После чего степенно продолжил свой рассказ.
— Говорю тебе, compadre,[4]
есть только одно средство. Надо лошака порешить. Только тогда душа освободится. Другого пути нет.Второй полицейский озабоченно закивал и взял сосуд с матэ.
До этого момента Эрнесто лишь молча прислушивался, теперь ему захотелось ненавязчиво включиться в беседу.
— Но что скажет хозяин лошака, если… Он осекся на полуслове. По обескураженному виду полицейских он понял, что задал непонятный и наивный вопрос. Ему даже стало слегка неловко. Один из полицейских заметил:
— Ежели душа человека вселилась в лошака, то кому будет охота держать такую скотину? Выждав паузу, другой продолжил:
— А хоть бы он и не был согласен, разве не следует все равно душу спасти?
После этой тирады и он погрузился в молчание. Разговор не завязался. Какое-то время они еще сидели, храня молчание и глядя в ночь.
Эрнесто понял, что проникнуть во внутренний мир этих людей ему не удалось.
Один из снобов, которых Эрнесто с особым удовольствием задирал в доме Чинчины, чувствовал себя на коне. Держа в руках журнал «Эль Графико», он прочитал Чинчине с улыбочкой:
«23 февраля 1950 года. Представителям фирмы мопедов «Микрон». Синьоры, посылаю вам на техническую экспертизу мопед марки «Микрон», на котором я прошел четыре тысячи километров по дорогам двенадцати провинций Аргентины». Все слышали? Ай да наш малокругосветный путешественничек!»
Чинчина выхватила у него журнал и прочитала сама:
«Во время всего пробега мопед вел себя безупречно, и мною не было замечено ни малейшего дефекта. Надеюсь получить его обратно в таком же состоянии. Эрнесто Гевара Серна».
Наш enfant terrible[5]
пустился рекламировать мопеды. Смешно! Просто смешно!Чинчина повернулась к Эрнесто. Она чувствовала себя глубоко уязвленной. К собственному удивлению, она готова была разреветься.
— Зачем тебе понадобилось связываться с этой фирмой? Ради рекламы? Ты же из семьи с такими богатыми традициями и добрым именем! Хочешь, чтоб над нами все потешались?
Он посмотрел на нее с недоумением. Потом, сощурясь в улыбке, объяснил:
— А что мне было делать? Поршни вконец износились. Некоторые части двигателя нуждались в срочной замене. А денег на ремонт у меня не было. Благодаря этому письму они все сделали бесплатно. И я смог ехать дальше.
Карлос, в постоянных хлопотах о том, как бы где подзаработать, показал Эрнесто объявление в газете.
— Глянь-ка, тут собираются толкнуть обувь с аукциона.
— Ну и что? Твоя сносилась?
— Ладно тебе! Они ведь не ставят на распродажу отдельные пары. А только крупные оптовые партии.
— Куда же мне девать прикажешь эти оптовые партии?
— Напряги свои извилины, детка! Мы скинемся и выкупим по дешевке целую гору обуви. А потом загоним ее по двойной цене. Да что я говорю! Втридорога! Ну как тебе идейка?