Че: «Мои мечты не знают границ»

— Очень верно, Калика. Но что мы можем противопоставить этому? Я еще не нашел ответа. Как бы там ни было, сначала хочу в Венесуэлу. Ну что в самом деле ждет меня, если я приму предложение профессора Пизани? Лет через пять и я, может, стану профессором, потом буду работать в университете, пока мне не стукнет шестьдесят пять. Постой, значит, в 1993 году выйду на пенсию. — Эрнесто сделал протестующий жест. — Ну уж нет, такая жизнь мне и даром не нужна. Столько хочется испытать, изведать. Думаю, через десяток лет вернусь в Аргентину и буду работать врачом.

Он оторвал взгляд от письменного стола и в который раз принялся рассматривать плакат на стене. Висел он там уже долгие годы. Не один слой пыли погасил яркие краски. Однако они все равно казались ему слишком яркими.

Порой у него возникало ощущение, будто лицо на плакате странным образом меняется. Бывали дни, когда оно казалось ему угрюмым, даже ожесточенным. Затем взгляд выражал неприязнь, в нем сквозил вызов. А потом, особенно в то время, когда приходилось перелопачивать массу самых разных материалов, ему чудилось, что на лице у Че играет улыбка. В другие дни его глаза вновь как бы излучали оптимизм. Ну-ка, мир, поглядим, каков ты на поверку!

Он сложил книги в одну стопку. Воспоминания первой жены Че — Ильды, вышедшие в Мексике. Воспоминания его отца. Труды Че по экономике. Боливийский дневник. Речи Фиделя Кастро. Эпизоды революционной войны. Материалы исследований деятельности ЦРУ. Дневник Помбо. Девять томов сочинений, речей, писем самого Че.

За последние годы он перечитал массу литературы о Comandante[1] Эрнесто Че Геваре. Мысленно сложились первые фрагменты. Имена известных людей и географические названия оживали. Но всякий раз, как только он полагал, что приблизился к Че, отчетливые видения вновь растворялись.

В его представлении образ Че претерпевал странную метаморфозу. То он казался сверх меры рациональным, то вдруг полным противоречивых рефлексий, с неожиданными гранями характера. Внезапно все построения лишались твердости и определенности. Не сразу он догадался, что множественность достоверных разрозненных фактов отнюдь не дает в сумме живого человека. Всю линию судьбы требовалось выстроить так, чтобы она поддавалась прочтению.

Он решил поглубже окунуться в детство и юность Че, понимая, что человек вне детства непознаваем.

Свидетельства, содержащиеся в книгах, были скудны, удручали схематизмом, выставляли ребенка, подростка таким, словно заранее было известно, что станет впоследствии с ним, взрослым. В восьмилетнем уже пытались распознать революционера, государственного деятеля либо сумасброда — в зависимости от политической платформы автора.

Он же тщился собрать камешки мозаики в единое целое, чтобы конкретнее и осязаемее представить личность юного человека. Но получится ли целостная картина, когда будут сведены частные детали, высказывания, воспоминания, легенды, жизненные события и даты, вновь и вновь спрашивал он себя. Теперь каждый новый материал он отбирал с недоверием, прикидывал так и эдак, проверял на убедительность.

Нетронутые заказники мифа — вот через что он пробирался на ощупь. Все, что ему удавалось там добыть, он тщательно подгонял — одно к одному: обрывки биографии, клочки фотопортретов, между которыми пустоты и белые пятна.

Настал черед задавать свои вопросы. Он хотел уяснить, что побудило Эрнесто Гевару выбрать себе в жизни именно такое поприще. Мечты юности необоримо манили его, как неразгаданная загадка.

Тэтэ

Эрнесто играл со своим младшим братом Роберто. На деревянной лошадке он скакал между книжными стеллажами.

— Мне что-то больше не хочется, Роберто. Может, к соседям сходим?

— Да ну, там у них опять какое-то собрание.

— А из-за чего — не знаешь?

— Не-а, какое мне до этого дело.

— Давай все-таки сходим. Иногда там есть на что посмотреть. Помнишь, как блондинистая тетка тому толстячку на полусогнутых выдала, полоумным обозвала?

Роберто прыснул. И с охотой пошел за братом. Еще с улицы было слышно, что страсти разыгрались не на шутку.

— С этим электробойкотом мы пальцем в небо попали! Энергосбытовая компания не снизила расценки.

Роберто и Эрнесто пробрались сквозь битком набитую комнату к отцу. Эрнесто пролез под стульями и ногами сидящих, а Роберто передавали по цепочке над головами. В помещении было накурено, хоть топор вешай.

— Надо искать другие формы протеста. Такая электроплата просто-напросто грабеж.

Не сводя глаз, следил Эрнесто за руками оратора. Тот бурно жестикулировал, не замечая, что столбик пепла на его сигаре стал загибаться. Эрнесто ждал, когда он отвалится. Мужчина был в белых брюках, и пепел оставил бы на них пятно. Возможно, он задел бы и соседку в светлом гофрированном платье, которая ерзала на стуле, пытаясь наконец-то получить слово.

Мужчина с апоплексическим, нервным лицом был настроен воинственно:

— Поразбивать им уличные светильники — и дело с концом!

— Несусветная чушь! — возмутилась его соседка и постучала указательным пальцем по лбу.

В этот момент пепел упал прямо ей на колено. Эрнесто расплылся в улыбке.