Чебурашка (СИ)

Матвей же, как оказалось, не столь ранняя пташка. Он честно пытался подстроиться под мой распорядок дня, но удовольствие от ранних подъемов, к сожалению, не получал. В конце концов, мне надоело видеть его сонное лицо, кривящееся в подобии жизнерадостной улыбки. Ни к чему подобные бессмысленные жертвы. С чистой совестью убрала подальше его телефон, чтобы бесчувственный будильник не портил мужчине здоровый сон, и отправилась на пробежку одна.

Это было сродни медитации. Никаких лишних мыслей. Лишь дыхание, природа, движение.

С тех пор бегаю одна. Матвей не стал глупо настаивать на своей компании, и, кажется, даже вздохнул с облегчением, когда я искренне поделилась с ним своими чувствами и ощущениями.

К шести утра я бодрая от физической нагрузки и свежая от контрастного душа отправлялась на кухню, чтобы приготовить завтрак. Матвей настаивал, на заказе еды из местного ресторанчика, но, честно говоря, безделье угнетало, а сварить овсянку или напечь блинчиков — дело хоть и несложное, но все же дело.

Вот и сегодня, согласно выработанному распорядку, суечусь вокруг плиты. Отключаю сковороду, где румянится последняя партия оладий, и тянусь к кофемашине, как вдруг ощущаю за спиной твердое, горячее мужское тело.

Тягучий аромат лосьона после бритья взрывается под кожей миллионами мурашек. Набираю полные легкие воздуха, пропитанного нотками морской свежести, и задерживаю его в себе, в то время как Матвей обхватывает широкими ладонями талию, прижимаясь теснее, давая почувствовать себя всего, и зарывается носом в макушку, целуя ее и слегка прикусывая, отчего колени предательски подгибаются.

Божечки, что он делает?!

Ровно до этой минуты ничего подобного Соколовский себе не позволял. Какова вероятность, что он заметил, как вчера я его голодно разглядывала?

Не могу ответить себе ни на один вопрос, потому что наглые бесстыжие руки по-хозяйски сминают полы моего обычного, ничем не примечательного трикотажного халата, ныряют под пуговицы, царапают кожу вокруг пупка.

Инстинктивно, прежде, чем успеваю подумать и включить самоконтроль, прогибаюсь в пояснице, вжимаясь в него, отчего Матвей шипит мне в ухо, легонько прикусывая мочку, скользя языком и оставляя влажный прохладный след на коже.

Мне так остро, так жадно, так необратимо желанно, что я не нахожу ни единого повода остановить творящееся между нами безумие. Да и безумие ли? По-моему, очевидно, что эта неконтролируемая близость была всего лишь вопросом времени. Неизбежна, как пожар от костра посреди сухостоя, вспыхивающий от малейшего дуновения ветерка и мгновенно обретающий всеобъемлющие масштабы.

Возбуждение Соколовского заразительнее любого вируса. Оно просачивается в каждую клетку моего тела, вызывая непреодолимую тягу к своему носителю.

Отбрасываю голову на плечо на Матвея и встречаюсь с черной бездной его глаз. Пока я цеплялась за столешницу, пытаясь устоять на ногах, мужские пальцы без труда разделались с пуговицами и, распахнув настежь халат, с маниакальной дотошностью принялись ласкать грудь.

Вырвавшийся наружу громкий жалобный стон утонул в глубоком поцелуе. Поцелуе, растворившем все сомнения, страхи, неуверенность. Поцелуе, что был таким же алчным, как и много лет назад.

А дальше реальность смел настоящий ураган. Его руки, его губы, его бесстыжий язык — повсюду. Порочно. Влажно. Громко.

Матвей целовал. Кусал. Лизал. Посасывал.

Трогал. Толкался. Сжимал.

Вдыхал. Вдыхал. Вдыхал.

А еще не замолкал. По крайней мере, в те секунды, когда его рот отрывался от моего тела. Жар нетерпеливых губ все ниже и ниже вырисовывал узоры на коже, и в какой-то момент я осознала, что Матвей опустился на колени.

Отчего-то эта мысль взвила эмоции до предела. Желая убедиться глазами, оборачиваюсь и воистину наслаждаюсь открывшейся предо мной картиной.

Матвей Соколовский у моих ног.

Воистину мечты сбываются.

Его взгляд снизу вверх наполнен каким-то священным огнем, превозносящим меня как женщину. Ни капли стыда или неловкости. Только пожарище страсти и … бесконечной любви.

— Ты позволишь? — хрипло спрашивает Матвей, осторожно лаская кожу бедер.

— Да, — отвечаю я, чувствуя собственное величие и превосходство, ведь это именно то, что транслирует в мой мозг обожающий мужской взгляд.

— Спасибо, родная, — шепчет Соколовский и, не разрывая зрительного контакта целует колено, легонько прикусывает кожу выше, скользит языком по бедрам, оставляя прохладный след на пылающей коже.

Проворные пальцы ловко избавляются от белья. В предвкушении заветной ласки сложно контролировать равновесие. Даже держась за незыблемую гранитную столешницу. Смешно сказать, мне не первый год за тридцать, а я до сих пор не ведаю таких откровенных ласк.

Осознание того, что его губы, его язык, его зубы настолько близко к эпицентру пожара, вынуждают всякий стыд испариться, выпуская наружу инстинкты и порочные желания.

Он же сделает это?! Это ведь не шутка?!

Он не отступит в самый последний момент?