Чеченец на баррикадах (СИ)

— Не верьте декабристам! Ни Муравьеву, ни Пестелю. Все они — баре. Муравьев вас ограбил, крестьян без земли оставил, а рабочих без голоса. Пестель обещает аж половину земель. А другая все равно барам останется. Наполеоном он сделаться хочет, вот что!

— Вот он, Бакунин! А сам, между прочим, дворянин, помещик и поручик в отставке, — сказал Белинский.

— Не надейтесь на выборы! Бастуете? Хорошо, но мало. Бунт, беспощадный народный бунт — только он может что-то изменить в России! — продолжал греметь Бакунин.

— Мы, рабочие, и сами править сумеем. Без царя, а правительство рабочее! — зычным голосом отозвался стоявший рядом мастеровой в распахнутом кафтане и картузе, с красивыми тонкими усами.

— А это Мартын с Литейного. Рабочий, но образованный. И народ зажигать умеет, — сказал Тарас.

Не все, однако, были согласны с пламенными ораторами.

— Что они говорят? Как это без царя? Константин народу волю дал.

— Республика нужна! А насчет Наполеона он, видно, у Булгарина вычитал.

Казбек пригляделся к Мартыну. Обычный мастеровой. В руки въелась сажа и машинное масло. И мозоли есть. И все же чувствовалось в нем что-то ненатуральное, словно артист умело играл. В театрах чеченцу довелось бывать. И плохо вымытое лицо Мартына казалось знакомым.

Заметив Каховского, Бакунин указал на него.

— Вот единственный декабрист, которому можно верить! Он не стал при Константине с Муравьевым ни богат, ни чиновен. Не болтал о цареубийстве, а убивал. Россия еще узнает Каховского!

Не говоря ни слова, тот подошел и встал рядом с Бакуниным. Толпа захлопала.

— Слышали, Кулакова побили и квартиру разнесли? Чего нам бояться? Айда громить Креля! Грабь награбленное! — крикнул Мартын.

— Громи! Жги кровопийцу!

Толпа ринулась к особняку заводчика. Под ее натиском рухнули ворота. Расшвыряв охрану, мастеровые бревном высадили двери. Посыпались стекла. Из окон полетели зеркала, мебель. Не так грабили, как крушили и ломали все подряд. Вот уже из-под крыши повалил дым.

Тарас охотно присоединился бы, не повисни у него на руке Варенька. У чеченца загорелись глаза.

— Слушай, где генерал?

— Зачем тебе генерал?

— Я русский закон знаю: пока не скажет генерал, грабить нельзя!

Какие-то шустрые ребята уже рассовывали по карманам выброшенные из окон вещи. Мартын приплясывал, распевая во все горло:

Бога нет, царя не надо,
Мы правителя убьем,
Податей платить не будем
И в солдаты не пойдем!

Вдали, возле Фонтанки, поднимался дым. Оттуда валила возбужденная толпа мастеровых.

— Контору и особняк Жукова разгромили и сожгли, сам еле ноги унес!

— И Торнтона разгромили, всех англичан в болото побросали!

— Вот он, русский бунт — бессмысленный и беспощадный, — задумчиво произнес невысокий господин с пышными черными бакенбардами.

— Тебе, барин, бунт не нравится? А не хочешь ли понюхать рабочего кулака? Он у меня весь в отборном табаке.

На господина грозой надвинулся здоровенный мастеровой. Низенький обладатель бакенбардов не дрогнул, только перехватил поудобнее трость с тяжелым свинцовым набалдашником.

— Опомнитесь! Это же Пушкин! — воскликнула Варенька.

Кавказец загородил собой поэта, положив руку на кинжал.

— Ты что, совсем темный, Пушкина не читал?

Громила-табачник, хотя и был на голову выше невысокого чеченца, сразу притих.

— Так я и вовсе читать-то не умею. Некогда учиться и не на что. После работы только и хватает сил: в кабаке выпить да выспаться.

— Я в горах по-русски читать выучился, а ты в столице не можешь? Меньше надо водки пить! Мы, чеченцы, совсем не пьем, Коран не велит!

Обернувшись к поэту, горец с чувством сказал:

— Спасибо тебе, Пушкин! Ты всех уважаешь — малороссов, цыган, нас, кавказцев!

— А я и пишу для всей России. Для всех, кто по-русски говорит и читает.

Властно раздвигая толпу конем, к особняку подъехал всадник в генеральской треуголке. Длинные светлые волосы обрамляли узкое чухонское лицо. За генералом следовали народные стражники с примкнутыми штыками. Толпа приветственно зашумела: «Розенберг! Арвид Карлович, веди нас на толстосумов! За тобой хоть на царя пойдем!».

— Розенберг, командующий народной стражей! Он в декабре возглавил толпу народную на Сенатской. А сам из крепостных, при Александре до ротмистра дослужился. Его все рабочие окраины любят, — возбужденно говорил Тарас.

Генерал окинул взглядом толпу и зычно произнес:

— Вы что это творите?! Кто велел жечь и грабить? Зачем сюда пришли: прав добиваться или разбойничать? Кабаки бы еще пошли разбивать или еврейские лавки, как гостиная сотня! Кое-кто из нее за это уже под арестом сидит.

Мастеровые разом притихли. Подоспевшие пожарные принялись тушить особняк. А Розенберг уже распоряжался:

— Стройся в колонну! Народная стража идет впереди и сзади, по бокам — оцепление. Выходим на Владимирскую площадь и движемся по Литейному проспекту. Пьяных и слишком буйных, — он выразительно взглянул на Бакунина с Мартыном, — гоните в шею. За свободу, равенство и братство! За Русскую Правду!

Бакунин, пошептавшись с кем-то, громогласно объявил: