Читаем Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне полностью

На обратном пути из Хасавюрта оперативники завернули в Ханкалу. Планируемая в ближайшие два дня деятельность не могла осуществляться без, уже привычной, поддержки ОСН «Визирь».

Двухметровый Саша вертел кренделя на турнике. Услышав шум заезжающей машины (бойцы с КПП узнавали оперов в лицо), он соскочил на землю и, поигрывая пластами мускулатуры, пошел навстречу.

— С Рябиной что-то? — встревожено нахмурился спецназовец, увидев отсутствие среди прибывших Сереги.

— Нет, всё в порядке, — пожимая теннисные ракетки его накачанных рук, успокоил Костя, — мы просто по пути заехали… да и халтурка для вас есть по профилю.

Саша мгновенно оживился и, встряхивая остальных рукопожатиями, заинтересованно спросил:

— Кого берем? Сколько? С возвратом?

— Да есть тут пара зверьков, — Костя решил главную новость немного потомить в печи ожидания, — твои-то где?

— А-а-а… — махнул, недовольно покривив губы, рукой Саша, — «жопу»[65] из министерства до Моздока сопровождают. Только завтра будут здесь… Блин, а чего мы стоим-то? Пойдем в хату, — широким жестом, казалось охватив всех четверых, Саша пригласил в палатку.

Бес дернулся, но Костя его опередил:

— Саш, времени у нас мало, давай, вон, в спортгородке на скамейках обсудим, да мы домой двинем, извини уж…

— Ну ладно… Нам больше достанется, — улыбнулся Саша и они дружно пошагали к спортсооружениям.

На территории ОСН, как обычно было тихо. Никто не шлялся, только у одной из палаток человек десять бойцов, разложившись на раскладном длинном столе, чистили оружие. Деловито, споро, профессионально.

Саша присел на скамейку, положив вытянутые ноги на зацепы для упражнений для пресса. Опера расселись рядом, Бес остался стоять, свесив локти на брусья.

— В общем, Саня, — Костя сорвал травинку и сунул в рот, — нам необходимо завтра, край послезавтра перекрыть пару блоков… На Комсомольское и на Алханкалу…

— Ну? — Саша ждал продолжения и пока никак не реагировал.

— Хлопать будем мразей с видеозаписи…

— Вычислили что ли? — шумно удивился «Визирь». -Не ожидал! Хотя… — он уже открыто во весь рот скалил зубы, — с Рябиной можно и не в такую жопу забраться… Уважаю, пацаны!

От переизбытка эмоциональной искренности, Саша спрыгнул со скамейки и, хлопнув ладонями, показал большой палец.

— А кого конкретно? Не малолетнего, надеюсь?

Костя, тоже не усидев, встал перед ним:

— Мусоров… Даст Бог, может и ещё кто-нибудь попадется…

— Вот это да! — Саша всё ещё не отошел от новостей и хлопал себя по бёдрам, — вот это тема!

Оперативники, наблюдая неподдельную радость мамонтобразного громилы, невольно заулыбались.

— А может не брать, а? — вдруг слетела улыбка с Сашиного лица, — может развалить к херам прямо в тачках? Как в Шали, а? Пацаны?

Катаева, знавшего о Тимуре-Родионе гораздо больше, чем все присутствующие вместе взятые, такой вариант устраивал, если бы не одно банальное «Но».

Катаев был опером. По масти. Это значит, что ради крупицы любой информации, даже из самого конченого ублюдка, не заслуживающего права коптить, пусть и грешное, чеченское небо, рискуя жизнью, хочется ухватить ниточку, чтобы двигаться по ней дальше. Пускай это не их дело, и задачу, поставленную себе после гибели Крылова и Таричева, они выполнят, пусть это не уровень ментов из провинциальных «уголовок», отбывающих номер в полугодовой командировке и, по всем понятиям, обязанных лишь писать пустую документацию для проверяющих и охранять самих себя, всё равно, возможность зашагнуть дальше, чем тебе определили «знающие», неуступчиво давила в спину. Азарт охотничьего гона совокупился с эфемерным понятием офицерского долга. Зародившаяся на войне внутри Катаева новая сущность требовала очередных, по лезвию, рисковых поступков.

Поэтому, спокойно подавив в себе злобно-веселый порыв, подобно Сашиному, и от этого, почувствовав себя тем, кто принимает решения, Костя, успокаивающе выставил ладони вперед.

— По возможности нужны живыми… Они завязаны на горы, а это, сам понимаешь…

Ему показалось, что по лицу спецназовца мазнули мокрой кистью. «Уставная», на ширину приклада, улыбка съежилась, вздернутые брови вернулись на свое место, литые плечи опустились. С видимым сожалением Саша вздохнул:

— Ну, живыми, так живыми. Давай схему…

Костя, коротко, на пальцах разъяснил «Визирю» диспозицию. Всё стандартно, как и в прошлый раз с Турпалом и Саламбеком.

Только сейчас неизвестна марка автомобиля, но фигуранты известны в лицо. По этой причине придется тормозить все едущие из Грозного машины и заглядывать в салон. Причем на постах это придется делать Катаеву, лучше всех знающего Тимура, или Рябинину, также видевшего боевика вблизи.

— Тогда вам надо будет маски надевать, — прогудел, вставая с корточек, Саша, — чтоб они вас не срисовали и раньше времени не задёргались.

— Само собой, — кивнул Костя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее