Читаем Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне полностью

Тот, выпрыгнув со своего места, пошагал за Рябининым к палатке, а Долгов и Катаев, оставшись, расстелили на капоте УАЗа несколько листов ещё вологодских газет. После недолгих переговоров, шашлычник поменял четыре порции шашлыка на две канистры бензина, излишки которого присутствовали в баке. Чтобы господа офицеры не портили себе аппетит перед трапезой, услужливый торгаш сам отсосал бензин из бака в канистры. Через шланг, естественно. Бес попытался в эту цену впихнуть ещё пару пива, но продавец был непреклонен. В конце концов, Бескудников плюнул и, купив живительной влаги за свои деньги, присоединился к, расправляющимся с горячим мясом, друзьям.

— Парни, давайте не затягивать, мне в контору надо. Я же ещё и дежурю сегодня, — вспомнил Костя, глядя на вползающее в зенит солнце, — а то Тара за меня горбатится.

— Ничего Тара не переломится, ему лишний раз полезно поработать, — оторвав бутылку от губ, сказа Бес, — молодой он ещё, вся служба впереди…

* * *

— А Катай где? — зашедший на кухню, где шла игра в карты, удивлённо спросил Серёга Капустин. Одет он был по форме, в руках держал бронежилет.

— Я за него… — с интонацией Шурика из «Операции Ы», не оборачиваясь, ответил Таричев.

— Не, в натуре, где он? — надев броник через голову, Серёга подтягивал крепления.

— Я тебе и говорю, — Таричев, перекинул ногу через лавку, разворачиваясь от стола, — он отъехал, я заменил…

— Понятно… Тогда собирайся, на Жидовке «жмура» какого-то в форме «инженерка» обнаружила… Мобовцы уже загрузились нас ждут…

— Была лучшая комбинация, — Саша бросил карты на стол, — играйте, я погнал…

Через пять минут опера подошли к зданию комендатуры. Капустин зашёл внутрь, отметиться в дежурке, а Таричев двинул к УАЗу, около которого, попинывая колёса, маялся лёгким похмельем, Юра Окунев.

— Ты опять работаешь, Окунь? — весело приветствовал его Саша.

— Да заколебали, отоспаться не дают, будто водил больше нету, — сплюнул в пыль Юра, — чего там опять? Не в курсе?

— Жмура какого-то нашли… Подъедем, минут пять тусанёмся… Если не «федерал» или мент уедем сразу, пусть местные работают…

Из-за жилого порпуса выехала омоновская «буханка». С переднего пассажирского места спрыгнул Зомби. Остальные бойцы огневого прикрытия остались в машине.

— Чего там? — здороваясь с Юрой и Сашей, спросил омоновец.

Таричев повторился про труп на «Жидовке», так назывался небольшой пятачок в конце Садовой, в обиходе, кстати, называемой Фугасной. Из дежурки вышел Капустин, за ним появились два мобовца: Рома Крылов и Валера Попов. Поняв по их решительным походкам, что ехать, всё-таки, придётся, Юра Окунев, матюгнувшись, полез за руль. Капустин, поздоровавшись с Зомби, сообщил для всех:

— Едем через четырнадцатый блок, на Садовую… Местные скоро будут, они где-то в городе на другом происшествии. «Инженерка» «жмура» осмотрела, без сюрпризов. Прошла дальше, там вроде БТР остался нас ждать.

— Ну, тогда поехали, — Таричев, ближе всех стоящий к переднему пассажирскому месту, открыл дверцу и полез в салон.

Зомби ушёл к своим, Капустин и Крылов залезли в задний отсек, на страховку, Валера уселся за Таричевым.

Первым номером, как обычно, пошёл УАЗ опергруппы, за ним «буханка» ОМОНа.

— Ты по городу ориентируешься? — повернулся Окунев к Таричеву, когда машина, преодолев лабиринт «змейки», выползла на дорогу.

— Так себе… — Саня неопределённо махнул рукой, — четырнадцатый блок на Жуковского вроде, значит налево сейчас.

— Да знаю я… Просто, вдруг там, где плутать придётся, — Юра, покручивая баранку, объезжал выбоины на дороге.

Выскочили на улицу Жуковского, прямая и длинная, она утыкалась в четырнадцатый блок, который был последним бастионом перед беспредельными микрорайонами с печально известными улицами Тухачевского, Косиора, Дудаева.

Слева от мчащихся УАЗов, летели заборы и частные дома. Именно к левой стороне, почти как в Англии, зная, что около домов подрывать не будут, и старался держаться Окунев, пользуясь пустынностью проезжей части.

Справа же, практически во всю длину улицы, тянулся, заросший сорной травой, избитый снарядами и деформированный гусеницами, пустырь, метров в сто-стопятьдесят шириной, образуя открытое пространство от улицы Жуковского до «олимпийского» района. Пяти-и девятиэтажные дома этого района, находясь на краю пустыря, образовывали сплошную параллель прямому отрезку проезжему участку улицы Жуковского.

Несмотря на солидное расстояние до этих домов, оперативники и омоновцы, напряжённо глазея, не выпускали их из поля зрения, пока не подъехали к блокпосту.

Вильнув между блоками «змейки», Юра притормозил и, приоткрыв дверцу, крикнул дежурившему бойцу:

— Слышь, братан! «Жидовка» направо или налево?

Тот махнул рукой и ответил:

— Направо, по «Фугасной», после таксопарка!

Садовая была одной из немногих улиц в городе, где асфальт мало-мальски сохранился. Этому покрытию, конечно, далеко было даже до обычных российских стандартов, но всё же оно позволяло разогнать УАЗ до максимальной скорости. Поэтому-то вывернув на Садовую, Юра и дал по газам. Замешкавшаяся на «змейке» блока «буханка» ОМОНа безнадёжно отстала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее