Чеченский этап. Вангол-5

– Хорошо, слушай, – ответил старик. – Давно началась эта история, еще в Гражданскую войну, когда большевики царя-батюшку погубили. Я тогда молодой был, служил в казачьей сотне, и был мне сотник наш, как отец родной. А звали его Петр Петрович Сысоев. Так вот, в конце девятнадцатого года, зимой, перед тем как чехи сдали адмирала Колчака красным в Иркутске, наш сотник получил последний приказ адмирала – спасти золотой запас. Отбить у чехов эшелон с золотом. Но выполнить его мы не смогли, чехи не дали, мы сумели только один вагон отцепить и перегрузить на лошадей, и то не все. Но что смогли, вывезли вот в эти места и спрятали. Мало кто из наших отсюда живым ноги унес. Всех почти неведомая сила на тот свет прямиком отправила. Всех, кто в пещеру ходил, прибрала, а мне свезло тогда. Петр Петрович меня на охоту определил; пока все ящики да торбы с золотом таскали, я по рябчиков пошел. Хорошо я их стрелял тогда, манок у меня был из гильзы револьверной, вот он меня и отправил, заодно и дорогу посмотреть, как дале двигаться. А когда я вернулся, спужался сильно, молодой совсем был. Бес в казаков вселился. Стреляли друг в друга, шашками рубали, я и убег тогда в тайгу. Долго плутал, пока к железной дороге вышел. А вышел – чуть красным в лапы не угодил, еле отбился, отлежался в тайге, и, слава богу, казачки атамана Семенова на меня вышли. Вот с ними я и ушел в Манжурию, потом в Китай, потом аж во Франции оказался. Веришь?

– Говори дальше. Верю я тебе, ничего необычного ты не сказал, но ты пока ничего и не ответил на мой вопрос, – спокойно ответил Кольша.

– Так вот, – продолжил старик. – Никому я про это не рассказывал все эти годы, клятву мы все дали, еще когда везли это золото. На кресте поклялись молчать про то. Когда немцы на Францию напали, я пошел на войну, записался добровольцем и в первом же бою угодил в плен. Контузило меня во время артобстрела, когда очнулся, наши уже отступили, и немчура вокруг. Шесть лет в лагере военнопленных работал на угольной шахте в Силезии, пока русские не освободили. А освободили – и на допрос. Выяснилось мое белогвардейское прошлое, я и не скрывал ничего, я же давно гражданин Франции, а меня в эшелон и в лагерь, в Сибирь родную. Вот так вот. – Старик замолчал, покачивая головой.

– И что с того? – спросил Кольша.

– А то, что я не хочу помирать в лагере, как собака бездомная. У меня во Франции жена и двое детей, уже взрослые, поди, внуки уже есть, а я тут! – В глазах старика вновь зажглась ненависть. – Вот те трое, что остались у костра, пообещали мне за золото это свободу и возвращение во Францию, понял ты? Да, они меня, как собаку, на привязи держат, потому как я зэк, а они вертухаи лагерные. Вот я дурень! А теперь что будет? Зачем ты меня увел? Веди назад!

– Поздно. Они уже проснулись и готовы тебе, дедушка, голову оторвать. Неужели ты им поверил про свободу? Я еще вчерась слышал, как они про тебя говорили. Когда ты по дрова для их костра пошел. Тот, который Сухарь, сказал – скорей бы тебе башку свернуть, надоело тащиться за тобой. Другой ответил – покажет место, и в расход. Так что зря ты на меня серчаешь. Лучше скажи, как тебя величать, а то неудобно как-то. Вы человек пожилой, а я не знаю, как к вам обращаться. Не Леший же, как вас те кликали.

– Можешь и так называть, я уж привык, а вообще-то я Алексей Алексеевич Духов, потомственный кубанский казак, – ответил старик и молча заплакал. Слезы скатывались по его щекам, прячась в бороду.

Кольша смотрел на него, и ком подступал к горлу. Вспомнил он своих родичей, стариков и старух, сгоревших заживо тогда в деревне.

– Ладно, все ясно, уходим, Лексеич, надо подальше отойти от твоих друзей. Не ровен час, найдут нас, не хочу грех лишний на душу брать, – сказал Кольша, поднимаясь.

– Ну коль они так решили, тогда мне ходу назад нету и Бог меня простит за их постылые душонки. Я, парень, столь натерпелся, столь видел, что тебе и не снилось.

Они поднялись по склону и пошли в пойму другого ручья, не оборачиваясь назад. Кольша бы почуял погоню, но ее не было.

– Ах, сука! Ушел, гад! Ушел Леший! Как он мог наручник расстегнуть?! – орал Гаврила Сухарев, бегая туда-сюда около затухшего костра.

Двое других, продрав глаза, не сразу поняли, о чем он орет.

– Как ушел, когда? – закричал уже другой, вероятно, старший в группе. – Да я вас сгною, Ширшов, ты же должен был охранять его с четырех утра! Ты чё, под трибунал захотел? Найти! Догнать! Смотрите следы, куда он, доходяга, денется, далеко не уйдет! А где оружие? – и тут последовал такой отборный мат, что местные дерева, наверное, готовы были бы от стыда сбросить листву. – Он не мог уволочь три карабина! Ищите, он их где-то здесь спрятал!

Часа два они искали оружие вокруг, затем, собравшись у костра, долго молчали.

– Что делать будем, товарищ лейтенант?

– Не знаю, следы этого Лешего видел кто?

– Нет. Наверное, он в обратную подался, путь-то отсюда один, к железке, там его, гада, перехватывать надо…