Чеченский народ в Российской империи. Адаптационный период

Благонадёжная администрация — это та опора, с помощью которой должно было строиться здание российской (колониальной) административной системы, особенно в русле задач, стоявших перед правительством применительно к Кавказу и вообще к окраинам империи, а именно — приобщение их к общероссийской государственности и гражданственности. Улучшение контингента чиновников — величина константная во всём спектре деятельности Кавказской администрации[475]. Военно-административная власть ощущала недостаток в опытных и благонадёжных чиновниках, которые вполне осознали бы важность своего призвания. Кроме того, возрастала потребность в людях, владеющих местными языками и являющихся соединительным звеном между администрацией и населением. Важно было также создать надёжное чиновничество из высших слоёв коренных жителей. Русская администрация отличалась широтой своего размаха. Беспорядок, вымогательство, расхищение казначейства стали почти обыденными явлениями. Злоупотребления властью, взяточничество, незаконное присвоение чужого имущества, вплоть до «грабежей на большой дороге» (этим занимался ещё при Ермолове чеченский пристав Чернов), — всё это было связано с действиями высшей администрации. И верхушка в этом отношении нисколько не уступала низам. Автор «Военных заметок о кавказских горцах», написанных около 1840 года; человек, которого никоим образом нельзя обвинить в сочувствии горцам, отметил хищническое «хозяйничанье» царских администраторов. «Кавказская служба, — писал он, — как дойная корова: кто пришёл, подоил и ушёл, и клока сена ей не бросил и оттого бедная корова чахнет»[476]. Со временем контингент бюрократии не становился лучше, и главнокомандующий А.П. Ермолов забил тревогу, поставив перед правительством вопрос о составе кавказских чиновников, «…кои почти все без познаний, а многие даже оказались не только не способными к исправлению дел или к переписке набело бумаг, но ещё и с дурным и развратным поведением»[477]. Относительно лихоимства командовавшего Сунженской линией генерала Пулло мы знаем, что он перешёл в этом отношении все пределы возможного даже в условиях николаевской России, даже на окраине этой России. Французский консул в Тифлисе де Кастильон, прямо называет в качестве одного из поводов к Чеченскому восстанию 1840 г. вымогательство генерала Пулло; сбор трофеев, захваченных в экспедициях по Чечне. Но до весны 1840 г. он твёрдо держался на своём месте начальника левого фланга, и только события 1840 г. привели к удалению его с должности под благовидным предлогом. Большинство фактов обогащения высшей администрации на Кавказе во время войны, да и после её завершения остаются, разумеется, неизвестными. Но кое-что просочилось даже в историческую литературу. Дело майора Корганова немного приоткрыло завесу, под которой тщательно скрывали гомерические размеры наместнической наживы и её методы. И здесь весь обычный арсенал способов обогащения, пускаемый в ход администрацией, в соединении с расхищением родовых земель и обогащением чеченской администрации, привели в результате к широкому крестьянскому восстанию. Даже чеченцы-приставы нередко грабили вверенное им население с большим усердием, но грабёж этот был лишь небольшой долей того общего грабежа, который проводился царизмом в завоёванных областях. Те из влиятельных чеченских семей, которые сумели присоединиться к пиру завоевателей, получали лишь жалкие крохи с их стола. Ограбление новых поданных царизмом шло в это время колоссальными темпами. У новых граждан империи под предлогом взимания податей и штрафов отбиралось лучшее оружие и другие, совершенно безвредные, но ценные вещи повседневного обихода[478].

Начальник Терской области, князь Д.И. Святополк-Мирский докладывал руководству, что он сталкивается с серьёзными затруднениями при выборе начальствующих лиц. Но правительство так и не сумело выработать каких-либо иных механизмов для привлечения к службе в гражданских ведомствах на окраинах, кроме как предоставления льгот. Произвол, незнание законов и особенностей вверенных в управление областей, взяточничество были особенно характерными для администрации отдалённых окраин[479].

Из дневника Н.Н. Муравьёва-Карского мы также почерпнули информацию о чиновничьем произволе, царившем на занятых территориях. «Дух и направления, водворившиеся во всех частях управления на Кавказе, — описывал он, — всё для вида, ни в чём прочности и основания. Везде первенствовали личные виды, хождение к начальству и совершенное пренебрежение их к обязанностям и труду, от которого совсем отвыкли, о котором думать перестали и за который никто не помышлял приниматься»[480]. Служба на Кавказе являлась неприятным искусом, скучным прогоном на пути бюрократической карьеры. «Чем короче перегон, тем лучше. Останавливаться на интересах Кавказа нет ни времени, ни охоты» — рассуждали некоторые царские чиновники[481].