Чечня. Год третий

Рамзан в своей борьбе с исламским сопротивлением, разумеется, пользуется полной неприкосновенностью, и никто в России не требует от него отчета о применяемых методах с момента, как они начали использоваться. Его сведение счетов с врагами как будто бы совершенно безразлично Кремлю. В октябре 2008 года Дмитрий Медведев снял вызывавшего большое недовольство президента Ингушетии Мурата Зязикова, после убийства оппозиционного журналиста, совершенного его милицейскими силами. Но убийство в Дубае Сулима Ямадаева, который все-таки был Героем России и незадолго до этого отличился в короткой войне с Грузией, не вызвало в Москве ни малейшей тревоги, ни хотя бы кратких соболезнований; а тем, кто сразу после убийств Натальи Эстемировой, Заремы Садулаевой и Алика Джабраилова позволил себе критиковать Рамзана за отсутствие демократии в Чечне, Владимир Устинов, личный представитель российского президента в Южном федеральном регионе, ответил через прессу, что Кадыров – «по своей натуре человек глубоко духовных и этических ценностей». Сразу же после гибели Эстемировой я направил Дмитрию Пескову, пресс-секретарю Путина, копию заявления «Мемориала», где напрямую был упомянут Кадыров, с просьбой об официальной реакции; мне ответил его анонимный подчиненный, на неопределенном английском языке, который с наигранным сочувствием писал: «Мы понимаем эмоциональную реакцию членов “Мемориала” и разделяем их боль и печаль в связи с гибелью их коллеги. Это убийство является неприемлемым и должно стать предметом тщательного расследования, а замешанные в нем лица должны быть наказаны. Чтобы кого-то винить, необходимо представить улики против него и нести адекватную ответственность [sic]». И все-таки Песков, когда я напрямую поставил перед ним вопрос о неприкосновенности Рамзана, довольно откровенно признал, что «очень, очень трудно» тому, кого пытал Рамзан или сотрудник его сил безопасности, или родственникам его жертв добиться справедливой компенсации в России. Мы говорили о деле Умара Исраилова, молодого чеченца, убитого в Вене в январе. Боевик Исраилов был взят в плен в 2003-м, затем после пыток амнистирован и – что весьма поразительно – принят в личную гвардию Кадырова. В конце 2004 года Исраилов бежал из Чечни и стал беженцем в Вене, а его отца арестовали и, в свою очередь, подвергали пыткам; Исраилов свидетельствовал перед Европейским судом по правам человека в Страсбурге, что Рамзан Кадыров лично и другие люди подвешивали его к аппаратам для накачки мускулатуры и многократно били в течение трех месяцев, что он видел, как Кадыров «забавляется, лично выпуская в пленников электрические разряды или прижигая им ступни». Зимой 2008-го Исраилов и его отец, которого освободили после 10-месячного ареста и который, в свою очередь, бежал из Чечни, предоставили свои свидетельства журналисту из The New York Times. Этот журналист, как раз перед публикацией своей статьи, отправил всю документацию в пресс-секретариат Владимира Путина с просьбой о реакции; но Дмитрий Песков отказался от всяких комментариев и отнесся к обвинениям Исраилова как к «слухам», а Исраилов был убит спустя четыре дня, даже до того, как The New York Times опубликовала его статью. «У нас нет доказательств, что Рамзан и его команда кого-то пытали», – утверждал в разговоре со мной Песков, когда я спросил его об этом тревожном совпадении и об обвинениях, выдвинутых погибшим Исраиловым. «Вы не сможете получить доказательство, если не проведете судебный процесс, – сказал я, – а, стало быть, если вы не можете провести судебный процесс, то не можете получить и доказательство». – «На самом деле это немного напоминает порочный круг», – признал он. «Исраилов давал показания, – продолжал я, – но его убили, прежде чем он смог свидетельствовать перед судом. Итак, очевидно, нет человека – нет проблемы. Но что тогда образует доказательство? Необходимо продемонстрировать следы ожогов на запястьях?» – «Поэтому я и говорю, что я и не правозащитник, и не прокурор», – уклонился от ответа Песков, прежде чем сделать вывод о том, что составляет для него неопровержимое доказательство: «У них была война. У них до сих пор в горах следы войны… Война – это место, где могут плохо говорить о правах человека. К несчастью». По-моему, комментировать это «к несчастью» бесполезно.

Поездка в горы