Чего ждет Кейт

– В общем, я просто зашел вернуть контейнеры из-под еды, – заключает Мэтт. – А вы что делаете?

Телефон внезапно начинает жужжать. Точно Андерсон. Но я вытягиваю ноги и заталкиваю его под кровать к трусам. Сообщения от него непредсказуемо опасны. Скорее всего, он пишет о постановке, но даже в этом контексте через секунду может сменить тему. И в любой момент начать рассуждать, насколько Мэтт великолепен и прекрасен или есть ли у него кто-то. Если Мэтт увидит все это на экране моего телефона, будет беда.

Я падаю на край кровати. Мэтт застывает рядом в нерешительности.

– Можно я присяду?

– Конечно! Садись сюда. – Я пододвигаюсь к Брэнди, чтобы освободить ему место, но она уже соскальзывает с кровати, захватив телефон. – Рейна, нам, наверное, надо зайти…

– Надо! – соглашается Рейна, вскакивая. – Повеселитесь тут. Ведите себя хорошо.

Потом она буквально на долю секунды ловит мой взгляд и демонстративно оставляет дверь приоткрытой ровно на пятнадцать сантиметров.

Сцена четырнадцатая

Стоит им уйти, Мэтт поворачивается ко мне.

– Так ты готовишься к прослушиванию в мюзикл, да?

– Ага. – Я старательно давлю смешок. Видите ли, мой мир всего-навсего крутится вокруг школьного мюзикла: так было в прошлом году, и за год до этого, и вообще каждый год, начиная с шестого класса. И я на самом деле каждое утро просыпаюсь и думаю, как лучше исполнить ту или иную строчку партии Уиннифред. Думаю, за это время я успела прослушать весь саундтрек от начала и до конца – трудно сказать точно, но раз тридцать минимум.

– Здорово, – говорит Мэтт и откидывается назад. Теперь он полулежит на кровати, свесив ноги. – И что, большинство претендентов в итоге попадают в состав?

– По-моему, вообще все попадают. Даже если ты совершенно ужасен, Джао просто найдет тебе место на заднем плане. Не тебе лично. – Я краснею. – Ты-то не ужасен. Совсем. Ха! Конечно, нет. Я же слышала, как ты поешь.

Кейт. Пожалуйста. Соберись.

– Ну да ладно. А ты придешь на пробы?

Он пожимает плечами и улыбается:

– Это обязательно для учеников продвинутого курса.

– Погоди, серьезно?

Андерсон даже не упоминал об этом, что странно: присутствие Мэтта в мюзикле многое значит для нас двоих. Разумеется, я предполагала увидеть его на прослушивании. Но теперь это уже точно, а значит, будут и многочасовые репетиции, и посиделки за кулисами и во время оформления сцены. Все это больше, чем просто проведенное вместе время. Трудно объяснить, но работа над спектаклем порождает определенный тип близости. Определяется ли она мыслью «мы ввязались в это вместе», которая всегда возникает, когда ты в команде, или уязвимостью, порожденной самим процессом созидания, или безбашенным весельем недели прогонов, предшествующей премьере, – не знаю. Может, дело вообще в гормонах. Не знаю, как это работает. Но это совершенно точно другой уровень дружбы. Почти как между братьями и сестрами. Кроме той части, где вы целуетесь в рубке осветителя (да-да, Пьерра и Колин, я про вас).

Однако прошу заметить: я совершенно не против целоваться с Мэттом в рубке.

– Итак… – Я сажусь ровнее, чувствуя, как горят щеки.

– Итак?

– Итак, ты переехал сюда?

– Да, – улыбается Мэтт.

Снова неловкое молчание, на этот раз долгое. Достойное войти в историю. Но слушайте, непросто одновременно пищать от восторга и вести беседу. Многовато для одного мозга. Очевидно же, что в такие моменты нельзя говорить о том, что происходит у тебя в голове, к тому же в ней все равно происходит парад стикеров с сердечками. И уж точно нельзя попасть в категорию Странных Незнакомок (номер 6), которые задают только базовые тупые вопросы. Как этот, например.

– И как тебе в Розуэлле?

Великолепно.

Но Мэтт только откидывается назад сильнее, глядя в потолок.

– Неплохо! Здесь все по-другому. Самое странное – это что папы нет рядом.

– Ох, – у меня сжимается все внутри, – прости. Не следовало…

– Нет, все в порядке. Мы с ним не близки. Вообще. Он не слишком… – Мэтт умолкает.

Пару секунд мы молчим.

– Разводы вообще странная штука, – произносит он наконец.

– Очень, – киваю я.

– Ты меня понимаешь, верно? Как долго твои родители?..

– Я была в шестом. Так что уже привыкла.

– Приятно знать, что к этому можно привыкнуть.

Я пододвигаюсь ближе, достаточно близко, чтобы наши мизинцы теперь соприкасались (невероятно смелый шаг, но в данных обстоятельствах нужный).

– Ты скучаешь по папе?

– Хм-м. – Он едва заметно улыбается. – Не особенно.

И тут у меня в мозгу что-то щелкает. Это не какое-то суперважное или меняющее жизнь осознание. Просто маленькое наблюдение.

Мэтт Олсон улыбается, когда ему грустно.

Это не выглядит как отрицание. Скорее, он пытается отпугнуть свою печаль. И это удивительным образом вдохновляет. У меня по всему телу разливается тепло.

Может, дело просто в том, что знание таких мелких деталей рождает ощущение близости. Такие вещи нельзя узнать из инстаграма[14]. Они настоящие.

Он поворачивается ко мне:

– А твой папа где живет?

– В десяти минутах от нас.

– Удобно. Вы с Райаном часто у него бываете?

– Вечерами по средам и четвергам, а еще на выходных раз в пару недель.

– Тебе сложно?