Чего же ты хочешь?

Он ушел. Но шел неторопливо, шел трудно, его тянуло назад, чтобы развязать затянувшийся узел как-то иначе, радикальней, надежней.

Отыскал стоянку такси на одном из перекрестков, попросил довезти до центра. Расплатился у Библиотеки Ленина, к гостинице шел пешком, все раздумывал. Возле гостиницы машинально, как делал постоянно, поднял глаза к фронтону и прочел надпись, указанную ему однажды Сабуровым: «Только диктатура пролетариата в состоянии освободить человечество от гнета капитала. В. И. Ленин».

Поднявшись на свой этаж, постучался в комнату Сабурова. Был уже одиннадцатый час. При свете сильных ламп Сабуров и Юджин Росс рассматривали превосходно выполненные Россом большие цветные фотоснимки не только с икон или старых картин. Юджин Росс ухитрился сфотографировать и те полотна французов, которые имелись в Москве, — Сезанна, Дега, Ренуара, и много знаменитых ценностей Третьяковской галереи.

— Чудесно, чудесно! — восхищался Сабуров. Юджин Росс, самодовольно ухмыляясь, жевал резинку. — Я надеюсь, Юджин, что вы мне подарите комплект ваших снимков. Мне это будет бесконечно дорого там, в моей далекой Вариготте, на Лигурийском берегу. Такая память о России! О нашем совместном путешествии. Оно мне кажется очень удачным. Не так ли, профессор? — Он взглянул на Клауберга.

Лицо у Клауберга было темное, напряженное.

— Да, безусловно, — ответил он как-то тускло и для него непривычно. — Надо бы выпить по этому поводу. У тебя, конечно, ничего нет. — Он посмотрел на Сабурова. — У меня тоже. Один русский юнец вылакал остатки.

— Да! — сказал Юджин. — Как вы сговорились, профессор, с Геннадием? Он дал вам адрес того торговца?

— Дал.

— Вы были там?

— Нет еще. На днях соберусь, — ответил Клауберг и тотчас подумал: зачем соврал? Кондратьев встретит того юнца или этого Росса, может болтнуть, и пойдет закручиваться клубок. Как все скверно, когда врешь без нужды и не по программе, и как, значит, он, Клауберг, основательно выбит из привычного состояния, если идет на мелкое вранье. — Да, так я говорю, что у меня нет ни глотка. Одна надежда на тебя, Юджин. У тебя всегда в запасе.

— У меня есть, конечно. Принести? Или ко мне зайдете?

— Неси ко мне. Не будем засвинячивать комнату господина Карадонна. А у меня — сам бог велел это делать. Я руководитель группы. Кстати, где мисс Браун? Я ее уже два дня не вижу.

— Ее кто-то хлопнул по ягодицам, — сказал Юджин Росс, уже стоя в дверях. — Разволновалась, бегает по всей Москве, пьет валерьянку. — Он ушел.

— Что за история? — спросил Клауберг у Сабурова, когда они пе реходили по коридору к комнате Клауберга. — Кто ее хлопнул?

— Он что-то объяснял, этот Росс, я не вник. С кем-то спорила… — Сабуров шагнул в дверь, которую отворил Клауберг. — Нет, кого-то она тут в прошлый приезд оболгала в своем журнальчике… Где она там печатается?… А он, оболганный ею, вновь встретил ее — и вот что-то вышло.

Появился Юджин Росс с охапкой бутылок.

— Батарея, к бою! — воскликнул он, закрыв за собой дверь ногой, и принялся расставлять бутылки на столе.

— Юджин, — сказал Клауберг. — Как это произошло?… С мисс Браун?

— Она написала, что этот человек — кажется, писатель — в тот раз, когда она брала у него интервью, похлопал ее по заду. Ну поднажала на педали, как водится. А он ей на этот раз и сказал: «Я понял ваши слова, как аванс, и дабы ваша брехня была правдой, вот вам, получите!»

— А что, он не дурак, этот русский! — Клауберг рассмеялся. Сама, дура, виновата.

Они сидели до глубокой ночи. Сабуров пил мало: он не любил этих виски и джинов, в Италии привык к сухим виноградным винам, которые у них с Делией бочками стояли в подвале. Там были даже такие, которым уже по двадцать с лишним лет. Он только мочил губы в этих северных питиях. Зато Юджин Росс и почему-то обычно сдержанный на выпивку в Москве Клауберг дали себе волю. Юджин разошелся, хлопал их по коленям и рукам, говорил, что вначале думал о них не. очень одобрительно; старые, мол, сухари и перечницы. Но они, оказывается, ничего ребята. Клауберг в шумном разговоре назвал его «зеленым беретом», Юджин начал было приставать к нему, требуя ответить, что Клауберг имеет в виду, говоря так, но сбился с мысли и понес чепуху уже в другом направлении.

Часа в три ночи Сабуров и Юджин Росс ушли к себе. Росс был вдребезги пьян, держался за стену, когда шел коридором. Клауберг долго сидел, тупо посматривая на тот ералаш, какой остался на столе от компании: на пустые и полупустые бутылки, на огрызки яблок и кожуру бананов, на груды окурков и россыпи пепла. Потом поднялся, подошел к телефонному аппарату и набрал номер Порции Браун.

— Я разбудил вас, — сказал он, когда она откликнулась сонным голосом. — Но у меня важное дело. Отомкните вашу дверь. Сейчас приду.

Она встретила его встревоженная, в одной нижней сорочке. Он замкнул дверь за собой, сгреб ее и плюхнул плашмя на теплую постель. Она пыталась вскочить, но руки у него были из железа. Одной рукой он держал мисс Браун, другой стаскивал с себя одежды. Она не кричала, она боялась кричать, она шипела:

— Бош, бош! Скотина! Ты не посмеешь!