Чего же ты хочешь?

— Я здесь учился. — Спада указал на старое здание университета.

— Да, да, я слышала о том, что вы учились в Советском Союзе.

— Я, правда, и в Италии учился. В Миланском университете. У меня два высших образования. Московское — это просто так, для забавы. Предложили поехать. Я не отказался.

— Вы говорите это, будто оправдываетесь в чем-то неблаговидном. А это очень же хорошо — учиться в Советском Союзе. Вы знаете страну, ее жизнь, тонкости быта, психологии, идеологии советских людей. У вас чрезвычайно ценный багаж. Им надо только уметь распоряжаться. А вы, по-моему, умеете. Я читала ваши работы. Не все, конечно, некоторые, какие попадались. Я за итальянской прессой не слежу. Сначала ваши позиции были не совсем ясными. В последнее время они стали ясней. Я вижу, как вы заинтересованы в том, чтобы в России была настоящая литература, было бы настоящее искусство.

— Да, да, вот именно! — обрадовался такому повороту разговора Спада. — Они меня винят тут в том, что я что-то искажаю, извращаю, не на то и не на тех ориентируюсь. А у меня один ориентир: литература и искусство должны быть литературой и искусством, а не выполнять заказы департаментов пропаганды. Я отвергаю классовость художественного творчества, я отвергаю социалистический реализм, который, как там они ни крутят, предполагает и определенное мировоззрение.

— Мы можем быть с вами по разные стороны баррикад… Я не марксистка, Бен… — Мисс Браун взяла его под руку, создавая этим как бы атмосферу интимности. — Но мы же люди своего века, мы люди одной культуры и, находясь по разные стороны баррикад, как любят все это называть русские, можем восхищаться одними и теми же произведениями талантливых мастеров. Не правда ли?

— Да, вот именно!

— Мы можем горевать общим горем. Мы можем радоваться общей радостью.

— Вот и я все время говорю и пишу об этом! — Спада нашел единомышленницу, с которой было так легко и свободно. — Вот вы сказали, что вначале мои позиции были якобы не ясны. Конечно, я пишу одно, а меня начинают заставлять делать всякие добавки, убавки, вставки, изъятия, вот и получается нечто неясное, потому, что я тяну в одну сторону, а редакторы в другую. Сейчас редакторы с более широкими взглядами и не мешают высказываться.

Они бродили по набережным Москвы-реки, сидели возле Кремлевской стены, рассматривая, как за рекой, на противоположной набережной, к зданию посольства Великобритании подкатывали лимузины с дипломатическими флажками.

— Коктейль, наверно, — сказала мисс Браун. — Никаких праздников как будто бы не должно быть. Или чьи-нибудь именины.

Потом в одном из ресторанов новой гостиницы «Россия» они поужинали. Спада рассказывал об Италии, о Турине.

— Никогда не бывала в Турине, — сказала Порция Браун. — В Милане была, а до Турина не добралась. Он где-то в стороне от главных туристских дорог. Там автомобили, аэропланы, заводы?…

— Не только. Это замечательный город. Приезжайте. Мы вас отлично встретим и все вам покажем.

Какими-то улицами они прошли потом до площади Ногина и стали подходить к Старой площади.

— Вот, — сказала Порция, останавливаясь у подъезда с двумя небольшими гранитными колоннами. — Видите? «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза»! — прочла вслух. — Пойдемте дальше, а то там военные на нас строго смотрят. Этот подъезд вам должен быть знаком. Вы тут бываете?

— Нет. Никогда не бывал, скажу вам честно.

— Отсюда начинается все, отсюда идет та лихорадка, которая мешает людям на земле жить в мире. Мне трудно понять, как вы, такой образованный и тонкий человек, могли стать коммунистом. Ведь коммунизм — это разрушение морали, разрушение очагов, гибель культуры. Вы читали, конечно, «Доктора Живаго»? Как там рассказано о революции, о зле, о насилии, о дикости.

— Но можно же без этого, без русских излишеств. Такие, как я, как раз и настаивают на том, что к коммунизму есть иные пути, не обязательно русского, советского образца. Мы хотим прийти к коммунизму мирным путем. Поэтому-то нам не годятся и советская литература и советское искусство. Они воинственны, они пропагандируют один, свой путь. Они без диктатуры пролетариата не мыслят возможности строительства социализма.

Такой коммунист Порции Браун нравился. Она привела его к «Метрополю», взяв за локоть, ввела в вестибюль, и когда они оказались у нее в комнате, она сказала:

— Закрепим нашу дружбу, дорогой синьор Спада, стаканчиком виски. Это не «Чинзано». Это настоящее. Присаживайтесь, вот ваше место. Будьте, как дома, насколько это возможно здесь, в Москве. Снимите свой пиджак.

Из постели голубоглазой мисс Браун Спада выбрался лишь на рассвете, с раскалывающейся от виски головой. Он еле доплелся до «Националя», до своего номера, и там долго, почти до отъезда в аэропорт, сидел в ванной комнате, склонив голову над унитазом.

41