Чего же ты хочешь?

Они вбежали в квартиру, распахнули дверь в комнату. Так же, в клубах табачного дыма, в сумраке, звучала ритмичная музыка. Но время прошло, Порция Браун, видимо, уже закончила свое представление. Она сидела, отвалясь, на диване, куря и улыбаясь, а на коврике, сбрасывая с себя исподнее, изгибалась пьяная девица с лошадиным лицом и античной фигурой.

Оттолкнув толпившихся, Феликс шагнул к ней, рывком поднял с пола.

— Немедленно одевайся! — крикнул.

Ия тем временем включила верхний свет.

Порция Браун вскочила с дивана.

— Это что такое? Полиция нравов?

— Товарищи! — сказал Феликс, оглядываясь вокруг. — Стыдно же! Как же вы?

— А вы кто такой? — слегка покачиваясь, спросил с надменностью Кирилл.

— Это Феликс, Феликс, — засуетился Генка. — Верно же, ребята, как-то не того. Уж мы чересчур.

— Не суетись! — одернул его Кирилл и продолжал наступать на Феликса. — Нет, извольте сказать, кто вы такой и по какому праву врываетесь в чужой дом?

Ия подымала с пола одежды дуры, последовавшей за Порцией Браун, помогала ей одеваться. Лера стояла совершенно растерянная. Ей вспомнились разговоры итальянок о зрелищах такого рода, их слова: «Как хорошо, что в вашей стране это не разрешено».

— Успокойтесь, Кирилл, — сказала Порция Браун. — Это очень интересно. Очевидно, перед нами молодой большевик, идейный строитель коммунизма, юный Фра Джироламо.

— Да, мадам, вы не ошиблись, — ответил Феликс. — Фра Джироламо. И поскольку идут такие параллели, хочу вам сообщить одну старую русскую поговорку: в чужой монастырь со своим уставом соваться не следует. У вас там свое, у нас свое.

— Она гостья, учти, — сказал Шурик, поправляя очки.

— Поэтому я с ней так вежливо и говорю.

— Товарищи! И вообще поздно уже! — закричал Генка.

— Бригадмил, что ли? — Кирилл разглядывал Феликса и Леру. — Дружинники?

— Да Феликс же это, Феликс! — опять объяснял Генка.

— Надеюсь, не Дзержинский? — Кирилл усмехался.

— Но названный так в его память! — Феликс своим взглядом готов был перерубить пополам Кирилла.

Генка начал подталкивать гостей к выходу. Он был напуган происшедшим. Он никак не думал, что дело дойдет до таких неожиданностей, какую учудили мисс Браун, а за ней и дурашливая уродина Юлька. Теперь скандалу не оберешься. Дойдет до отца — он раскудахтается: карьеру мне губишь.

Посмеиваясь, поеживаясь, гости один за другим выскальзывали за дверь. Всем было неловко, даже Кириллу, который после такого ответа Феликса перестал вязаться к нему с вопросом, кто он такой. У всех было чувство, будто в тот вечер они участвовали в очень грязном деле. Никто бы не смог ответить, как это произошло, с чего началось, кому оно понадобилось.

— Ну что ж, юный воин, — сказала Порция Браун, обращаясь к Феликсу, — вы довольны? Испортили людям настроение, помешали им ве селиться, и так, вам кажется, вы строите коммунизм?

— Я помешал людям не веселиться, а терять человеческое достоинство. И я буду это делать. Всегда буду делать. И все мои товарищи будут так делать. И если вы ездите к нам с этим, что сегодня тут было, то лучше бы вам сидеть дома.

— Да, я не учла одного, — стараясь быть веселой, сказала Порция Браун, — не учла, в какой дом пошла. Хозяева таких домов обычно прикидываются святошами. Это ханжи, под показной святостью скрывающие свое подлинное лицо.

— Простите, что вы этим хотите сказать,? — не выдержала Ия.

— То, что не надо было идти в дом к почитательнице таланта господина Булатова и, если не ошибаюсь, даме его сердца, вот что.

— Не стыдно вам? — только и смогла ответить Ия.

— Ия, не волнуйтесь, — сказал ей Феликс. — Не надо. Вы же сами должны понять, кто перед вами. А вы, мадам, идите-ка лучше к себе. Вы сделали свое дело, можете вставлять его в отчет.

— До новых встреч, юные большевики! — сказала Порция Браун и ушла.

В комнате остались Ия, Лера, Генка и Феликс. Сидели вчетвером и молчали, изредка поглядывая друг на друга, на тот ералаш, какой был на столе, на подоконниках, на полу.

— Просто не верится, — сказала Ия, сжимая ладонями виски, — не верится, что это возможно, что это только что вот тут было. Какой кошмар! Неужели и мы можем прийти к тому, к чему пришли они, эти люди в том мире? И как плохо, как робко мы от этого обороняемся!

— Потому что не все понимают, что это такое, что за этим стоит и что за ним идет, — сказал Феликс. — Троянский конь!

— Вернее, троянская кобыла, если ты имеешь в виду эту Браун, — засмеялся Генка. Но его веселости никто не разделил.

— И первый ты ничего не понимаешь, Генка, — сказал ему Феликс. — Ты отворил этой кобыле ворота сюда. Тебе надо задуматься, Генка. До большой беды дойдешь сам и другим бед натворишь.

Поздно среди ночи Феликс и Лера шли по Москве.

— Почему та дрянь так сказала о Ие и о Булатове? — спросила Лера.

— Откуда же я могу знать, Лерочка! — ответил он. — Я же сплетен не собираю. Я никогда в чужие дела не суюсь.

— Но вот сегодня же сунулся…

— Это совсем не чужое дело. Ни мне, ни тебе, ни кому-либо. Оно наше общее.

44