Чего же ты хочешь?

— Если по любви, то да. А если только потому, что это может стать модным у московских девчонок наравне с подкрашиванием век синими чернилами завода «Радуга», тогда, пожалуй, не стоит. Но вы меня все время сбиваете с мысли. Нонна — прекрасная девочка. Но они с Феликсом слишком одинаковы. У обоих высшее образование. Оба здоровые, красивые чистоплотные. Оба чертовски положительные, оба уравновешенные, добрые и так далее и тому подобное. С ума же можно спятить от такой одинаковости. Один для другого, как отражение в зеркале. Поживи-ка годик-другой лицом к лицу с зеркалом. Не говорю уж, что всю жизнь. Завоешь!

— А знаешь, мать, она не дура, — вдруг согласился Сергей Антропович — В ее рассуждениях есть зерно. Ну, а что же ты предлагаешь практически, Олимпиада?

— Да ничего. Что я могу предложить? Могу, конечно, познакомить его с одной, с двумя, которые уж никак не похожи ни на его Нонну, ни на него самого. Есть интересные девчонки.

— Да, в вашем художественном мире чего только нет. Нет уж, не будем своднями и сводниками. Пусть сам себе ищет, кого знает. Еще, может быть, с Нонной поладят. Навещают же друг друга. — Сергей Антропович раскурил сигарету, с удовольствием выпустил дым под потолок. — У них очень хорошая дружба.

— Вот это-то и есть ярчайший признак того, что они уже никогда не будут вместе, нет! — решительно заявила Липочка. — Дружба! Раз заговорили о дружбе — с любовью покончено, о ней и слова не может быть.

Липочка не ограничилась разговорами. Через несколько дней она позвонила Феликсу:

— Феликс, милый, мы не могли бы с тобой посидеть часик вдвоем в каком-нибудь кафе?

— А что, милая тетушка, — ответил он, смеясь, — у тебя на примете объект для отдаленной гибридизации?

Она поняла, что Феликсу передали дома ее давешние суждения о непохожестях, необходимых для семейной жизни.

— Врать не стану, но мне очень хотелось бы, чтобы ты пришел. Очень. Понимаешь?

Они нашли места за столиком в «Национале».

— Можешь заказывать, что хочешь. Я тебя пригласила, я и уплачу, — подавая ему меню, сказала Липочка. — У класса-гегемона пока еще нет средств для прожигания жизни по ресторанам. Вот разве с проведением в жизнь экономической реформы, с новым порядком экономического стимулирования…

— Видишь ли, — Феликс просматривал список блюд, — я, к сожалению, не слишком долго принадлежал к классу-гегемону. Теперь я выбился в технократы, и… словом, я не санкюлот, и, как говорится, офицер такой-то армии с женщин денег не берет. Заказывай все, что хочешь ты!

Они взяли немного вермута. Липа сказала, что нигде в мире не дуют стаканами коньяк, как у нас, и вообще его пьют не так вот запросто, а в определенных случаях; от нечего делать потягивают джин с тоником, в виноградных странах — сухие натуральные вина, там, где похолоднее, где немыслимо накачиваться вином, употребляют вермут. Феликс согласился на вермут, но, попробовав его, сказал, что это скорее вермуть, чем вермут.

Они так перебрасывались словами с полчаса и уже принялись было за куриную котлету, когда возле их столика, как и предполагал Феликс, появилась девица, довольно привлекательная на взгляд, без всяких подкрасок глаз и губ, гладко причесанная, как говорят в таких случаях, натуральная.

— Ия! Как хорошо! — поприветствовала ее Липочка. — Садись с нами. Познакомьтесь, товарищи. Моя подруга. Младшая, конечно. Очень младшая. А это мой почти что брат, Феликс. Вместе росли, вместе…

Липочкина подруга села, ей тоже налили вермута, тоже заказали куриную котлету. Но она прежде всего закурила, и некоторое время молча посматривала зелеными глазами на Феликса.

— Я слышала о вас от Липы, — сказала она. — И я хотела познакомиться с вами. Липа подстроила это по моей просьбе. Вас не шокирует это?

— Что именно?

— Такой разговор и моя откровенность. Я не люблю врать. Считаю, что врать очень хлопотно. Надо все время помнить, что и как сказала раньше, чтобы не спутать, не запутаться. Голова занята, ничто иное в нее не идет. Когда врешь, много теряешь.

— А почему вы так хотели познакомиться со мной?

— Потому что вы, судя по вашим поступкам, не ординарный. Вы от казались от родства с высоким человеком, расторгли брак, потому что в нем не было любви, пренебрегли аспирантурой, научной карьерой и пошли в так называемые простые заводские инженеры. Покажите, пожалуйста, ваши руки, если можно.

— Почему же нельзя! Вот мои ладони. Вас именно ладони, конечно, интересуют, мои мозоли, так? Ведь я до самого окончания института работал слесарем-инструментальщиком.

— Что ж, и мозоли тоже. — Ия поводила пальцем по положенным на стол кистям рук Феликса, по его повернутым кверху ладоням. — Руки как руки. Красивые притом, ладонь не лопатой, пальцы длинные. На фортепьяно играете?

— Могу.

— А мозоли… Они ни о чем еще не говорят. Мой дед, например, был настройщиком роялей, мозолищи же у него на руках были, не сравнить с вашими. Потому что все лето возился на огороде с лопатой и граблями. А сколько вы зарабатываете? Не тайна?

— Рублей сто пятьдесят, сто семьдесят. В зависимости от выполнения плана.