Он услышал слабый шорох, когда они были уже на лестнице. Странно: слуги не разгуливали по дому среди ночи. Наверное, это Селия или Розалинда, проснувшись, пробирается в библиотеку за книгой. Но, кто бы это ни был, лампу он не зажигал.
Вдруг Маркус насторожился и замер. Что-то в мелькнувшей фигуре было не так. Крадучись – вот как она двигалась! Рядом с ним Ханна сделала шаг-другой, пока не поняла, что герцог остановился. Она тоже остановилась.
С быстротой молнии Маркус схватил ее за талию, свободной рукой зажал рот. Ханна попыталась вырваться, начала отбиваться, сдавленно вскрикнув.
– Тихо, – шепнул он ей на ухо, и она замерла.
Тем временем, пока Эксетер пытался рассмотреть или расслышать хоть что-нибудь, тихо скрипнули петли открываемой двери. Маркус пристально всматривался в темноту: этот звук был ему знаком. Дверь его кабинета, тяжелая, дубовая, не открывалась бесшумно, хотя прилежные слуги не жалели масла на смазку петель.
Увлекая за собой Ханну, герцог сделал несколько шагов вправо. Они укрылись под лестницей, откуда отлично просматривался вход в кабинет.
Ждали несколько минут, не шевелясь и едва дыша. Выходи же, молча уговаривал Маркус незваного гостя. Выходи и покажись! Кому могло понадобиться входить в его кабинет в такой поздний час? Вор вряд ли стал бы разгуливать по дому. Значит, завелся шпион! Может быть, это и был тот кусочек, который ему так необходим, чтобы сложить картинку? Последний секрет, с помощью которого откроется весь заговор?
Снова тихо скрипнула дверь. Кто-то выскользнул в коридор, притворив за собой дверь. Маленькая фигурка направилась в холл, ступая бесшумно, как и раньше, но теперь Эксетер мог видеть лицо посетителя.
Это была Лили.
Маркус почувствовал, как под нажимом его ладони ахнула Ханна: она тоже узнала свою камеристку, удивившись не меньше его самого. Уж кого-кого, но Лили он никак не ожидал увидеть. Однако сомнений не было. Девушка торопилась выйти на лестницу, предназначенную для прислуги. Неужели Лили подослана в его дом с какой-то неведомой целью? Но она работала у него уже много лет! Горничную для молодой герцогини выбирали только из числа доверенных и проверенных служанок. Миссис Поттс лично рекомендовала Лили.
Маркус посмотрел на Ханну, которая затихла в его объятиях. Она подняла голову, в глазах читался вопрос. До него вдруг дошло, как сильно он прижал ее к себе, ощущая сквозь тонкий шелк ночной сорочки и халата тепло ее податливого тела. И зачем только он дал себе обещание не прикасаться к ней?
Ханна видела, как переменилось его лицо. Она изумилась, когда герцог крепко обнял ее увлек под лестницу. Но потом увидела Лили и поняла, что дело не в том, что Эксетера обуял любовный пыл. Странно было видеть, как горничная шныряет по дому после полуночи. Лили наверняка знает, что одного этого достаточно, чтобы ей дали расчет. Мало того, она вошла в кабинет хозяина – наверняка что-то затеяла…
Но когда герцог убрал ладонь, зажимающую ей рот, Ханна поняла, что думает он вовсе не о Лили. В его глазах она видела не гнев, а голод. Его пальцы коснулись ее подбородка, приподнимая лицо, и на этот раз Ханна не произнесла ни слова.
Его губы медленно, осторожно коснулись ее губ. Она задержала дыхание, не осмеливаясь пошевелиться. Ей хотелось забыть об осторожности, поцеловать его в ответ и не думать о последствиях. И в то же время в ней нарастал протест – суровое предупреждение, что ее сердце будет неминуемо разбито. Вот только протест звучал все тише и тише.
Ханна смотрела ему в глаза, темные и загадочные, и ее сердце гулко билось в груди. Ни он, ни она не двигались, но потом он убрал ладонь от ее лица. И рука уже не сжимала талию так крепко…
– Не надо, – шепнула Ханна, прежде чем успела себя сдержать, но обвила руками его шею, не желая отпускать. И сама поцеловала Эксетера – поцеловала по-настоящему. Сжав ее в объятиях, Маркус ответил на поцелуй, напористо и жарко, уступая наконец силе столь старательно сдерживаемой страсти.
Прикосновение его губ, всего минуту назад такое осторожное, сделалось властным и требовательным. Ханна не сопротивлялась. На его губах был вкус сладкого чая и бренди. Маркус целовал ее так, как будто ждал этого поцелуя всю жизнь.
Он отодвинул тонкий шелк халата, потянул вниз вырез ночной сорочки, чтобы погладить обнаженное плечо, скользнул ладонью вверх по шее, в густую массу волос, остановился на затылке, прижимая голову так, чтобы было удобнее накрыть ее губы жадным поцелуем. Его прикосновения разжигали огонь во всем ее теле.
Очутиться в его объятиях казалось Ханне самым естественным и правильным. Хотя как раз это и было совсем неправильно! Только ей уже все равно. По крайней мере, так было честно – после стольких недель сплошной лжи и притворства. Хорошо бы не лгать хотя бы самой себе.
Когда руки герцога скользнули вниз по ее спине и бедра ощутили физическое доказательство серьезности его намерений, Ханна запрокинула голову – она сдалась, уступила, едва не умоляла о новом поцелуе.